Парижский десант Посейдона
Шрифт:
– Ну да, конечно… Видите ли, Василий Андреевич, дело вот в чем. У нас есть все основания полагать, что это было не простое хулиганство. Я, конечно, не могу посвящать вас во все детали…
– И не надо, - живо подхватили Линзы.
– …не могу посвящать вас во все детали, - повторил следователь, словно не услышав.
– Но поверьте мне на слово: потерпевший не был обычным прохожим. Случайное нападение шпаны, конечно же, возможно, но мы вынуждены исходить из худшего. Поэтому нам важна любая информация. Вы сами говорите, что тема все-таки обсуждается, несмотря на увлекательность
Он был весьма убедителен, и Василий Андреевич задумался. Он неожиданно ощутил несвойственное ему желание помочь органам. Убийство есть убийство, и ничего худого не будет в том, что он окажет посильное содействие.
– Конкретного ничего, - молвил он после паузы.
– Просто говорят, что убили. А дальше, сами понимаете, начинаются оценки и выводы. Порядка никакого нет, милиции не дождешься… пиво на каждом углу. Хулиганье совсем распустилось, маньяки какие-то развелись, каких раньше в помине не было… Да мы и не слушаем особо! Мы же играем, думаем о фигурах.
– Жаль, - вздохнул Никита Владимирович.
– Ну а ваши партнеры… вы с ними дружны, наверное, больше, чем со случайными зрителями?
– У нас случайных почти нет. Все одни и те же. Вымираем как класс. А партнер у меня, считайте, один…
– Это Нисенбаум, если не путаем?
– Он самый, - недовольно кивнул старик.
– Моисей Залманович. Вы и о нем уже навели справки?
Никита Владимирович широко улыбнулся:
– Не беспокойтесь, мы обо всех навели справки. И со всеми поговорим. Я к чему клоню: ведь с Моисеем Залмановичем вы, скорее всего, общаетесь более тесно, да? Уж он-то не зритель, с ним вы не только о шахматах разговариваете?
Мощные Линзы подозрительно вздохнули:
– Да о чем нам еще разговаривать? Жизнь прожита, вспоминать тяжело. Только шахматы и остались.
– И все же? Что этот ваш Моисей Залманович думает о происшествии? Вы же наверняка обсуждали с ним это событие.
Линзы остро посмотрели на следователя:
– Гражданин начальник! Вам зачем-то понадобился Нисенбаум, верно? Вы сразу так и скажите. А я на это отвечу, что мы - заурядные пенсионеры, доживаем последние деньки. Нас убийства не интересуют.
– Почему же последние деньки? И солнышко у вас «последнее»… Зря вы так, Василий Андреевич, не торопите события - на тот свет всегда успеется. Уверен, вы еще ой-ой как пошумите с Моисеем Залмановичем.
Старик внезапно разгорячился: своим глупым оптимизмом следователь задел его за живое.
– Да потому! Что вы ерунду говорите, в самом-то деле?! Из нас обоих уж давно песок сыплется! Если вы дернете Нисенбаума, то его запросто кондратий хватит. А вам, давайте говорить прямо, лишь бы отчетность соблюсти…
– Серьезно? Ну спасибо, что предупредили. Мы и вправду собираемся его пригласить на беседу. Он что же, так тяжело болен?
– Тяжело?
– Мощные Линзы презрительно смотрели прямо в глаза Никите Владимировичу - Да он весь разваливается! У него ж не зря номер на руке вытатуирован! Понимаете, что это значит?
– Догадываюсь… - Следователь с готовностью помрачнел.
– Мы это обязательно учтем.
– Впрочем, и я не лучше, - Василий Андреевич завелся окончательно.
– Только номера у меня нет, ваши ребята не такие аккуратисты. Номеров нам не ставили. А так все то же самое, только среди родных березок…
– Я знаю, - мягко ответил Никита Владимирович.
– И где же содержали Моисея Залмановича, извините за бестактное любопытство?
– Откуда мне знать, где его содержали? Он об этом вспоминать не любит. Сказал однажды, что еще мальчишкой тогда был… Да упомянул, что на нем какие-то медицинские опыты ставили. И дальше прямо как отрезало - замолчал. А я и не настаивал: на себе испытал что-то подобное… Только вот опыт ставился другой, не медицинский, а… пошире, в мировом, скажем так, масштабе эксперимент: «Построение социализма в отдельно взятой стране».
– Ну да, да… я все хорошо понимаю. А чем он конкретно болен? Может быть, мы сумеем помочь…
Мощные Линзы прикинули и решили, что ничем не рискуют:
– Никто не знает, что с ним такое. У него все полетело… весь организм. Тысяча болезней.
Следователь усмехнулся про себя.
«Болеет весь организм» - как это похоже на пенсионеров! Он еле удержался, чтобы не поинтересоваться, не смотрит ли старикан по утрам ток-шоу Малахова.
– А точнее?
– Да он везде лежал, - с горечью сказал Василий Андреевич.
– Доктора буквально разводят руками. Он про опыты почему-то помалкивает, а они что ни пробуют, ничего не могут сделать… - Мощные Линзы внезапно нахмурились. Они вдруг - неожиданно для себя - осознали некоторую странность в скрытности партнера по шахматам.
Никита Владимирович сделал пометку в блокноте.
– Государство обязательно обратит на это внимание. Я лично позабочусь. Но вы пока не обнадеживайте вашего товарища: я же не решаю эти медицинские вопросы. Расскажете потом, а сейчас вообще не нужно обсуждать с ним эти вопросы, касающиеся здоровья. Договорились? А вот об убийстве обязательно с ним поговорите - может быть, он что-то вспомнит из услышанного. Ну а про болячки пока лучше повременим…
Мощные Линзы ничего не имели против.
Просьба казалась вполне разумной. Зачем внушать человеку призрачные надежды?
Если признаться, то на душе у старика стало значительно легче, когда следователь его отпустил. Мощные Линзы ничем не погрешили против совести - наоборот, постарались помочь товарищу.
И может быть, даже преуспели в этом.
…Никита Владимирович откинулся в кресле и задумчиво побарабанил пальцами по столу. Никакое убийство в парке его, конечно же, не интересовало. Там, действительно, прибили бутылкой какого-то прохожего придурка, и спецслужбы этим воспользовались как удачным предлогом для специальных бесед. Хулиганство, разгул шпаны, драки по пьяни - всю эту ерунду можно вообще не расследовать. Кстати говоря, и до Мощных Линз Никите Владимировичу тоже не было дела. Его интересовал исключительно Моисей Залманович Нисенбаум, особенно же - состояние его здоровья. Правда, не само по себе, а в свете определенных симптомов.