Парижский десант Посейдона

Черкасов Дмитрий

–  Командир, иначе было нельзя, - хрипло ответил Киндер.
– Он не пошел бы в салон, пришлось встречать снаружи.

Лицо Маэстро побагровело:

–  Встречай кого хочешь и где тебе нравится! Стрелять! Когда ты разучился стрелять? Почему не снял его на подходе?

–  Он шел уверенно… Я хотел подпустить поближе… Но он что-то почувствовал, собака, и собрался линять…

Маэстро сплюнул:

–  Надо было самому оставаться… На хрена мне такие кадры?

Фургон занесло, и он едва не упал. Защелкали выстрелы: огонь вел Гусар, сидевший в кабине рядом с Мадонной, которая выжимала из машины последние

лошадиные силы, преследуя «Ауди».

–  Вот оно, - горько проговорил Маэстро.
– Сейчас пол-Питера вдребезги…

–  Гусар его снимет, - Томас попытался успокоить шефа.
– Можно вообще пустить его бегом одного - догонит.

–  Нет уж, уволь! Один уже нахимичил…

…Тем временем Гусар, безостановочно паливший в «Ауди», не склонен был разделить сострадательный оптимизм Томаса. Беглец был словно заколдованный, он даже не прилагал особых усилий, чтобы выйти из-под обстрела. Гусар видел, как пули изрешечивают багажник, как оседает и осыпается заднее стекло. Все это не производило на Олега Васильевича должного впечатления - а может, и производило, смотря что для кого считать должным. Он вылетел на встречную полосу, и это тоже сошло ему с рук, автомобили спешили уступить ему дорогу.

Маэстро исступленно кричал в рацию, требуя перекрыть магистрали. Всем постам уже были известны и марка автомобиля, и цвет, и номера, и личность водителя, но Маэстро понимал, что если Мещеряков оторвется и уйдет переулками и дворами, то вся эта информация окажется бесполезной. К тому же по документам он наверняка не Мещеряков - хотя как знать… Поперся же он в клинику - совсем обнаглели, гады, потеряли всякий страх. Кто же они такие, в конце концов?

Гусар расстрелял рожок и перешел на ПМ. Времени перезаряжать автомат у него не было. На пятом выстреле «Ауди» перекосило, покрышка сплющилась.

Почти не снижая скорости, машина вылетела на тротуар, и двоих прохожих раскидало в стороны, словно кукол; они так и остались лежать, опять же как куклы, уже непоправимо сломанные. Фургон Мадонны крепко поцеловал «Ауди», с разгона врезавшись сзади; «Ауди», еще не до конца прекратившую движение, подбросило и впечатало в железную дверь под вывеской «Вторчермет».

Передняя дверь распахнулась; Мещеряков с пистолетом в руке вывалился на асфальт. Гусар спрыгнул с подножки, и пуля чиркнула его по щеке. Красное на черном. Матерясь и тем самым демонстрируя безупречное знание великого и могучего, Гусар подскочил к Олегу Васильевичу и со всего размаха ударил его с носка по лицу. Тот к тому времени стоял на коленях. Удар отшвырнул его; всем показалось, что чернокожий воин снес преследуемому башку.

Киндер выглядел убитым и состарился на добрый десяток лет. Он взирал на тела ни в чем не повинных людей и понимал, что их гибель ляжет на его плечи дополнительным грузом.

Мадонна чувствовала себя не лучше.

–  Гусар, не трогай его!
– заорал Маэстро, спеша к жертве на выручку.

–  Будет знать, паскуда!

Гусар вторично отвел ногу, но командир успел его оттащить.

Олег Васильевич уже снова стоял на коленях, но теперь он мерно раскачивался взад и вперед, как ванька-встанька. Во втором гусарском ударе, действительно, не было никакой нужды, избыточная роскошь. Лицо Мещерякова напоминало грязноватый, плохо пропеченный блин с

большим количеством малинового варенья. Кровь из переломанного носа двумя струями текла на костюм. Глаза сходились в «кучку».

–  Брось оружие, - автоматически приказал Маэстро.

Бросать было нечего. Пистолет уже был выбит Гусаром и валялся под наглухо зашторенным окном первого этажа.

Маэстро вынул наручники.

–  Живо, - сказал он, и Мещеряков, болезненно кривясь, вытянул руки.

Щелчок, с которым защелкнулись браслеты, показались Мадонне ангельской музыкой. Втайне она очень жалела, что не добралась до Олега Васильевичем первой.

Маэстро покосился на трупы.

–  Знаешь, что тебе будет за это?

Олег Васильевич едва ворочал языком:

–  Чушь собачья. Я шел по улице, какой-то урод начал орать и целиться в меня, мне пришлось защищаться…

–  Ага, конечно. Шел по улице, в кармане пушка…

–  У меня есть разрешение.

–  Мои поздравления. Дальнейшее - тоже сплошная невинность?

–  А то нет. За мной устроили погоню, пытались убить. Сами и виноваты. Дождемся милицию, разберемся…

Маэстро задумался.

Версия Мещерякова трещала по швам, но грамотный адвокат при желании преподнесет дело так, что хрен отмоешься. К тому же они и сами хороши, дров наломали порядочно. Ах, Киндер, Киндер…

–  На кой черт ее дожидаться? Мы сами милиция… А ну вставай, сволочь, рули в фургон…

–  Я имею право на…

Маэстро отвесил ему затрещину средней тяжести.

–  Вот твои права, гад. Шевелись!

Окровавленный Олег Васильевич замолчал и полез куда ему было сказано. До него, наконец, что-то дошло.

Маэстро глубоко вздохнул, настраиваясь на рабочий лад. Адвокаты, милиция - это сколько угодно; достаточно и разбора полетов, который устроят ему в Управлении. И Клюнтин, и родное начальство - все приложат руку. Но снять показания с этого гада ему не помешает никто. И Маэстро с удовольствием думал о сюрпризе, который ждал задержанного. Правда, для самого Маэстро в сюрпризе давно не было ничего необычного, простая рутина.

Глава двадцатая

НЕМОЙ И БОЛТЛИВЫЙ: ТРИУМФ МЕДИЦИНЫ

Переместившись - будучи перемещен - на Запад, капитан Гладилин вовсе не чувствовал себя в долгожданной безопасности.

Он пребывал в подавленном настроении. Трудно сказать, что угнетало его больше: изуродованная наружность или положение пленника. До сих пор, даже оставаясь в положении дичи, по следу которой идут бешеные псы, он ощущал себя в известной мере вольным человеком. Он сам выбирал маршрут и принимал решение, делать ли ему то или это, убивать или миловать. Теперь он был лишен этой возможности.

Внутренне он, конечно, не состарился и мог бы предпринять попытку дать деру из особняка. Процентов тридцать-сорок было за то, что этот демарш увенчается успехом. Но что делать дальше? Внешность его хоть и радикально изменилась, но стала куда более броской. Он не знает ни языка, ни людей. У него отобрали документы, которыми он воспользовался лишь однажды, при перелете из Питера, и то под неусыпным контролем. У него нет контейнеров - нет ничего, что могло бы сойти за козырь. Нет оружия: верный ПМ давно перекочевал в чьи-то загребущие руки.