Парижский вариант
Шрифт:
– Боннар служил рядовым легионером? Он не француз?
– Конечно, француз! – рявкнул Лапорт. Физиономия его словно окаменела, застыв в недовольной гримасе. – Ну да, его отец – немец, и Дариус родился в Германии, но его мать – настоящая француженка, и в Легион он вступил под ее фамилией.
– Что вы знаете о его личной жизни?
– Все! Он женат на прекрасной юной особе из хорошей семьи, многие годы служившей Франции. Он изучает нашу историю, как и я.
Лапорт широким жестом обвел рукой кабинет, и только теперь Джон обратил внимание, что стены его увешаны картинами, репродукциями, фотографиями, картами,
– История – это не просто описание прошлого нации или народа, – продолжал генерал. – Истинная история запечатлевает душу страны, и, не зная ее, невозможно познать народ. Не помня прошлого, мы обречены повторять его, подполковник, non? Как может предать страну человек, преданный ее истории? Impossible.
Джон слушал, и в его душе росло убеждение – Лапорт слишком многословно, слишком шумно защищает Боннара, точно пытается убедить самого себя. Или сердце подсказывало ему, что невозможное, с его точки зрения, может оказаться вполне вероятным? В последних словах генерала прозвучало явное сомнение.
– Нет, я не верю. Только не Дариус.
А Джон – верил. Выходя из кабинета, он оглянулся. Генерал Лапорт в тяжком раздумье восседал на своем алом троне, и в глазах его стоял ужас.
Париж, Франция
Питер Хауэлл как раз задремал на узенькой койке, которую по его настоянию поставили рядом с кроватью Марти, когда за ухом его зажужжала не то пчела, не то оса, не то какой-то гнусный кровосос. Агент машинально прихлопнул вредную тварь и проснулся – от боли в пострадавшем ухе и от трезвона, который поднял стоящий на тумбочке телефон.
Марти зашевелился на больничном ложе и что-то пробормотал. Питер глянул на него – не просыпается ли? – и схватился за трубку.
– Хауэлл слушает!
– Спим, Питер?
– Даже полевые агенты по временам испытывают эту досадную потребность, как бы ни было это неудобно для вас, бюрократов на окладе, которые каждую ночь дрыхнут в своих постелях – или в постелях своих любовниц.
Находившийся в Лондоне сэр Гарет Саутгейт хихикнул – без особого, правда, веселья. Именно на его, как главы МИ-6, плечи падала незавидная обязанность общаться с Питером Хауэллом, несмотря даже на то, что сам сэр Гарет с куда большим удовольствием выставил бы этого колоброда. Но приходилось терпеть все выходки отставного агента, в которых тот находил некое извращенное удовольствие. Питер Хауэлл был великолепным профессионалом, особенно в нештатных ситуациях. Поэтому Саутгейт подшучивал над ним в ответ и не поддавался на провокации.
Но сейчас смех застревал у сэра Гарета в горле.
– Питер, как там доктор Зеллербах?
– Без изменений. А вам какого черта занадобилось?
– Хотел передать тебе кое-что важное, – Саутгейт подбавил в голос серьезности, – и поинтересоваться твоим великозначимым мнением.
Марти снова беспокойно заворочался, и Питер с надеждой покосился на него, чтобы вернуться к разговору, только когда больной снова замер в прострации. Теперь, осознав, что успел достать босса, он вернулся к вполне цивильному обращению – noblesse oblige [39] , так сказать.
39
Положение обязывает (фр.).
– Я… как это в Калифорнии говорят – одно большое ухо?
– Очень мило с твоей стороны, – отозвался Саутгейт. – Информация сверхсекретная, только для ушей премьер-министра. Собственно говоря, я звоню тебе через новый скремблер и пользуюсь новыми кодами, чтобы быть уверенным, что террористы еще не успели его взломать. И больше не буду пользоваться им никогда, покуда мы не взяли под контроль этот чертов молекулярный компьютер. Ты меня понял?
– Лучше тогда вообще молчи, старик, – пророкотал Питер.
– Извини? – Сэр Гарет позволил раздражению прорваться.
– Правила не меняются. Как я выполняю задание – мое дело. Если мне ради успеха придется разгласить любую тайну, я это сделаю. Так можете и передать премьер-министру.
– Питер! – Саутгейт повысил голос. – Тебе так нравится изображать самонадеянного ублюдка?
– Безмерно. А теперь выкладывайте, что хотели мне сообщить, или вешайте трубку.
На самом деле Питер успел рассчитать, что его подключили к делу с самых верхов, через голову главы МИ-6, а значит, тот не в силах его уволить, и, представляя, как Саутгейт ерзает на стуле, открыто ухмылялся.
Голос сэра Гарета был суше Сахары.
– Генерал сэр Арнольд Мур и его пилот пропали – предположительно, погибли – во время перелета из Гибралтара в Лондон. Генерал собирался лично представить премьер-министру некий сверхсрочный доклад. Даже по сверхсекретному каналу кодированной связи он сказал только, что дело касается – цитирую – «недавних сбоев в электронных сетях США». Только поэтому мне поручено было сообщить об этом тебе.
Питер протрезвел мгновенно.
– Генерал Мур не намекнул, как или где он добыл те сведения, которые хотел представить премьер-министру?
– Нет. – Саутгейт тоже оставил на время ссору. – Мы проверили все источники. Известно нам вот что – генерал вообще должен был находиться в Кенте, в своем поместье. Вместо этого он полетел на Гибралтар, взяв личного пилота. Оттуда он и пилот на вертолете отправились куда-то и вернулись шесть часов спустя. Где он провел это время – неизвестно.
– Диспетчерская Гибралтара не знает, куда они полетели?
– Никто не знает. Пилот, понятное дело, пропал вместе с ним.
Питер подумал секунду.
– Ладно. Мне придется остаться здесь, покуда я не смогу допросить Зеллербаха. А вы бросьте все силы, но разузнайте, куда летал Мур! Как только поговорю с Зеллербахом, я отправлюсь на юг и поищу сам. Дальность полета у геликоптеров небольшая, так что выбор у нас будет невелик.
– Хорошо, я… Погоди! – Голос Саутгейта отдалился, словно глава МИ-6 разговаривал с кем-то еще, но слов было не разобрать. Через несколько секунд сэр Гарет вернулся. – Мне только что сообщили – в море близ Лиссабона нашли остатки муровского «Торнадо». На обломках фюзеляжа – следы взрыва. Полагаю, можно считать и генерала, и его пилота погибшими.