Парк
Шрифт:
Старик вновь открыл свой портфель и извлек из него небольшой пакет, содержимое которого он не спешил доставать, и медленными шагами побрел вверх по склону к дереву. Каждый шаг давался особенно тяжело, вся легкость, которая была в теле еще несколько минут назад, улетучилась вместе с ветром, оставляя Старику лишь старость и непослушное тело. Остановившись на мгновенье, он сделал глубокий вдох, прогоняя волнение, на которое мужчина списывал эту слабость, и так же медленно продолжил свое восхождение наверх.
Мысли вновь пролетели по ярким запомнившимся событиям жизни Старика, он снова видел своих родителей, жену, ребенка, себя, друзей, все люди изменялись, старели, приходили и уходили, не оставляя после себя и следа в жизни Старика, сменяя друг друга в бесконечной цепочке точно таких же образов. Мысли прыгали с одного на другое, стараясь ухватить как можно больше, но не вырисовывая целостность картинки, словно панически мечась в воспоминаниях, желая что-то предотвратить или остановить, с каждым тяжелым старческим шагом картинки воспоминаний выскакивали перед глазами все ярче и острее, делая ноги идущего мягкими, отказывающимися слушаться своего хозяина.
И в этот момент в воспоминания Старика вошел Парк. И все вокруг стихло, воспоминания и мысли в голове, и ветер с шуршащими листьями вокруг. Все стихло, рождая тишину и пустоту, но, в отличие от той пустоты, которая ждала Старика дома, эта была наполнена величием, чем-то важным и значимым. Возможно, этой тишиной Дуб (или сам Парк) приветствовал своего гостя, решившего познакомиться поближе.
Старик, преодолев уже половину пути, захотел остановиться и перевести дух. Путь, который он прошел, казался намного длиннее того, что виделся в момент, когда Старик отошел от лавочки, а ведь впереди еще столько же. Он оглянулся, посмотрев на скамейку и на голубей, продолжавших крутиться на том же месте, выискивая уже последние крошки. Старику стало спокойнее. Ведь все это – голуби, скамейка, чудесный вид города и Парк – помогли ему понять, кто он есть, помогли осознать то, кем он стал и во что превратился, а, самое главное, что ему нужно делать дальше. Все случившееся уже не исправить, но можно сделать так, чтобы у истории был хороший конец, от этого возможно и все обернувшееся покажется лишь кошмарным сном, который забудется сразу после пробуждения.
Кем же он стал? Старик посмотрел на себя, с грустью и стыдом. Кем же он стал?
Грязный, потертый плащ, с разорванной и кое-как сшитой подмышкой. Пятна грязи въелись настолько, что уже не очищались и не отстирывались, пуская узоры своей нескончаемой паутинкой, и с каждым годом разрастаясь все сильнее, все больше делая плащ схожим с ветошью. Под плащом был костюм: пиджак, выгоревший на солнце, в нескольких местах заштопанный, с засаленными локтями и дико пропахший стариковским потом; брюки, такие же засаленные, протертые до дыр в самых неприличных местах, ничем не отличались от плаща с пиджаком, да и ото всей одежды, которая была у Старика. Грязь, запах пота и старости, и увядание могли смело послужить описанием ко всему гардеробу посетителя парка. Кем же он стал? Он стал нищим.
Нищий! Нищий! Нищий!
Слова бесконечно бились в голове, будто бы капли из протекающего крана по раковине. Старик уже не отрицал действительности, не делал вид, что этого нет. Это есть, и оно случилось именно с ним. Когда-то, когда он был молод, имел работу, хороший дом, он никогда бы не подумал, что скатится до такого, до самого дна. Раньше он, молодой мужчина, мог позволить покупать себе хорошую новую одежду, иметь чистую постель и плотный завтрак, обед и ужин. Он мог гулять по городу с гордо поднятой головой, не стесняясь смотреть на людей, даже улыбаться проходящим навстречу девушкам и ловить их ответные улыбки. Он мог это делать. В те времена, видя такого вот человека, в которого он сейчас превратился, Старик мог лишь покачать головой и, посмеиваясь, думать: «Как можно ходить в таких обносках?». Ведь всем же понятно, что на все можно заработать, все можно купить, особенно когда ты молод и в тебе много сил, и ведь такое чувство складывается, что так будет всегда.
И с годами это чувство только упрочняется, появляется ощущение собственного превосходства, от того, что ты хозяин своей жизни, что ты сумел ее пустить в правильное русло, не в то, которое для всех, а то, которое ты выкопал сам, для себя. Русло успеха и благополучия, которого нет ни у кого, кроме тебя. Но проходит время, заканчивается работа, дымом от костра улетучиваются прибыли, значимость и достаток, оставляя после себя лишь пепел и золу, как бы банально это не звучало. Со временем начинаешь понимать, что со своей пенсии ты не можешь позволить себе новые брюки, потому что, купив их, ты оставишь себя голодным. Но новые брюки – это ведь излишки, можно аккуратно носить и старые, а при должном уходе они не теряют своего лоску. Отговорка или самоутешение? Может быть. Но со временем ты замечаешь, что, несмотря на весь уход, вещь снашивается, пачкается, рвется. И даже после хорошей стирки все равно выглядит как половая тряпка, и то далеко не новая.
Все труднее становится стирать и чиститься, все труднее и труднее делать такие вещи, которые раньше даже внимания не могли привлечь, но теперь все по-другому. Что-то стало даже невозможным, но и от этого можно было отгородиться выдуманными предлогами и нежеланием признать всю утопию ситуации. Так вместе с одеждой изнашивается дом, проявляются вкрапления запустения во дворе, и сама жизнь уже не твердая и стабильная, а прогнившая и трещащая по швам. И как быстро проявились перемены? Казалось, стоило лишь щелкнуть выключателем, словно выключая свет в комнате. Чик-чик, и ты нищий, утвердительно кивай головой и наслаждайся реалиями действительности.
Первое время Старик стеснялся своего вида (первые пятна и дырки на плаще или пиджаке), стыдливо прикрывая их, в моменты, когда на него смотрели прохожие. Но время неумолимо шло, в качестве своих следов оставляя на плаще новые дыры и пятна, которые уже нельзя было закрыть и спрятать. Теперь Старику приходилось стыдливо краснеть и опускать глаза, когда кто-нибудь смотрел на него. Теперь каждый взгляд был как удар плетью, мужчина видел в каждом из них презрение и превосходство над ним, лишь потому что на нем была эта одежда. Но со временем пришло окончательное и безвозвратное принятие нового себя. Стыда уже не было, чужие взгляды уже не привлекали внимания и не причиняли столько боли, время заставило некогда успешного мужчину поверить в свою ничтожность. Он по-прежнему продолжал стираться, чиститься и пытаться следить за собой, но больше потому, что это вошло в привычку, так как результатов этот процесс никаких не приносил.
– Вот я и подошел к тебе! – одной рукой Старик гладил кору дуба, а другой стирал навернувшиеся на глазах слезы. – Вот такая вот у меня жизнь, денег хватает лишь на то, чтобы оплатить коммуналку, поклевать чутка макарон в обед и выпить бутылочку кефира с булочкой вечером на скамейке, – сам неожиданно для себя он жаловался дубу. – Ничего и никого не осталось, но я верю, что все изменится к лучшему, верю, что все еще вернется на свои места. – Мужчина быстро закивал головой, подтверждая самому себе свои слова.
Старик вытащил из пакета то, его содержимое, и, немного помедлив, закрепил предмет на дереве. Все выглядело естественно, так, как и должно было быть. У этого дерева молодежью часто устраивались фотосессии, и чего только на дуб в их процессе не вешалось, но ничто не украшало дерево так, как то, что повесил мужчина.
Конец ознакомительного фрагмента.