Парламент Её Величества

Шалашов Евгений Васильевич

– Мой конь есть ранен. Он умирать. Нужен добить!

– Ишь ты! – удивился Бобылев. – Лошадь, стало быть, жалеешь?

– Лошадь есть чудо природа! Лошадь лучше, чем человек!

– Твоя правда, – не стал спорить капитан.

Вороной конь лежал на боку и всхрапывал. Показалось, что он плачет. Перекрестившись, гвардии капитан вытащил из седельной кобуры пистолет, которым немец не успел воспользоваться, вложил ствол в ухо коню и нажал на спусковой крючок.

– Данке шён, – поблагодарил его немец.

– Битте шён, – отозвался капитан. Ухватываясь за рукоять Ванькиной шпаги, пожелал: – Ну, царствие

тебе небесное, Эрнст Бирон!

Клинок, зажатый ребрами, словно тесными ножнами, сидел плотно. Пришлось поднатужиться. Хлынула кровь, а немец захрипел, дернулся и наконец-таки умер.

Осмотрев поле боя, обшарил еще теплое тело немца. Приятно порадовал кошелек у пояса. Красивый, вышитый бисером и золотой ниткой. По весу судить – рублей пятьдесят, не меньше. Рубли там или талеры, можно и потом посмотреть. Хотя… Лучше сразу. Не стоит кошелек у себя оставлять – кто знает, не сама ли Анна вышивала? Стал пересыпать в свой и чуть не завыл от счастья. Пятьдесят золотых дукатов! Это же, жалованье за пять лет! Еще раз порадовавшись, затоптал кошелек в снег. Во внутренних карманах бумаги – ну, нехай там и лежат. В боковом – золоченые часы, на золотой же цепочке. Эх, хорошие часы, дорогие. Верно, не меньше ста рублей стоят. Подумав немного, капитан шмякнул часами о ближайшую елку и кинул подальше. Оставить – холопы возьмут, а вещица приметная. Может, царица их и дарила? Скрипя зубами от жадности, снял с перстов убитого дорогие кольца. Но выкинуть не хватило душевной твердости. Подумав, спрятал в карман. Потом, втихую, куда-нибудь да кому-нибудь и продать можно. Вздохнул – почто часы-то выкидывал? Надобно было припрятать, а потом как-нибудь и продать. Ну да поздно уже.

На всякий случай обшарил и Ванькин мундир. Ну, у того ничего стоящего. Денег у прапорщика отродясь не было, а все, что можно пропить, – пропил. Вот шпага разве что да пистолеты. Это можно и себе забрать. Оружие простое, без примет, но денег стоит.

– Пашка! Мишка! – крикнул капитан, подзывая к себе холопов. – Ну, где вы там, мать вашу за ногу!

Пашка и Мишка не отзывались. То ли не слышали, то ли делали вид, что не слышали. Кибитка с добром, карманы – есть чем поживиться.

– Ладно, устрою я вам козью морду! – пообещал капитан.

Забрав все то, что можно было забрать, капитан вскочил в седло и помчался обратно, к кибитке. Ну, конечно же, мужички уже «хозяйствовали» во всю прыть – подогнали сани, загружая их шубами, шелковыми тряпками, звенели битым фарфором, лязгали шпагами.

– Я что, суки, по сто раз вас должен звать? Запорю! – рявкнул капитан, огрев мужиков нагайкой.

– Виноваты! – вздохнул Пашка, а Мишка лишь закрыл лицо руками, ожидая новых ударов.

– Хрен с вами, – ругнулся капитан. – Бросайте все на хрен, уматывать пора.

– Барин, а как же добро-то все? – недоуменно возразил Пашка, показывая на кибитку, лошадей и все прочее.

– Сказал дуракам, уматывать надо. Дорога тут торная. Того и гляди обозы пойдут. Схватят нас да воеводе сдадут. На дыбу хочешь?

Мужики были не сильно дурные. Добро – добром, а башка дороже. Ухватив какое-то барахло, попрыгали в сани и поехали вслед хозяину.

Когда подъехали к месту, где дорогу перегораживал труп коня, остановились. Посмотрев на тела прапорщика и немца, скинули шапки, перекрестились.

– А тушу-то двигать надо, – грустно заметил Мишка.

– Ага, а то не проедем, – поддакнул Пашка.

Помогать мужикам Бобылев не собирался, а они и не ждали помощи. С трудом, но оттащили труп коня с дороги и приготовились ехать дальше.

– Эй, стойте-ка! – приказал капитан. – Господина прапорщика похоронить нужно. Отнесите в сторонку и закопайте.

– Батюшка, так нам и копать-то нечем! Шпажонками, что ли? – сделал скорбное лицо Мишка, а Пашка добавил:

– Да и земля-то мороженая. Если костер жечь, так мы и с лопатами-то полдня провозимся, а со шпажонками, так до второго пришествия. Пешню бы какую али ломик.

– Ах вы, волки безродные, собаки позорные! – крикнул капитан, вновь принимаясь лупить холопов нагайкой. – Еще и спорить со мной удумали?

– Может, в сани возьмем да в вотчину отвезем? Там уж и похороним, – предложил Мишка, почесывая спину. Неужто больно? Через овчинный тулуп удары не особо и чувствительны.

– Два дня покойника везти? – хмыкнул капитан. Подумав, приняв решение: – В лес унесите да лапами еловыми засыпьте. Как снег растает, похороним, – неуверенно добавил он. Поняв, что не вернется и не похоронит, махнул рукой: – Снегом хотя бы засыпьте. А еще – кафтан с него снимите и шарф офицерский с бляхой.

«Прости, Ванька! – попросил капитан прощения у друга, глядя, как холопы деловито ворочают мертвое тело. – Не надо, чтобы приметы были. Волки-то съедят, птицы косточки растащат, а кафтан преображенский, даже если в клочья разорван и по кустам растаскан, да бляха офицерская – примета верная. А так – ну, пропал прапорщик и пропал. Не доехал до Туруханска воевода».

Пообещав, что сегодня (ну, завтра – как пойдет) поставит за упокой Ванькиной души самую большую свечу, и успокоился.

Пока мужики уносили тело Ваньки, капитан не поленился, вскочил в седло и поскакал на горушку проверить – не едет ли кто. Вгляделся. Дорога была чистой. Стало быть, час-другой есть. От сердца отлегло, и Бобылев поскакал обратно. Спешившись, принялся ждать возвращения мужиков и думать.

«Может, велеть холопам и все остальное в лес утащить? – размышлял капитан. – Немцев – в сугробы засунуть, бумаги забрать, кибитку спрятать, а то и сжечь. Одно дело – мертвые немцы, другое – пропавшие!»

Но тут же отказался от мысли. А лошадей куда? Всех с собой не увести. И на дороге две лошади мертвые лежат. С бумагами, без бумаг ли, а рано или поздно узнают, как немца убитого звали. Все равно – наследили изрядно. Пусть все так и останется. Авось на разбойников грешить станут.

Пока думал, руки, словно бы сами по себе, перезаряжали пистолеты. Привычка.

Ждать холопов пришлось долго. Чтобы не замерзнуть, капитан покопался в санях и нашел один из тулупов, прихваченных запасливыми мужиками. Надел, опоясался каким-то мужицким кушаком и сунул за него пистолеты.

Он уже собирался брать нагайку и идти на поиски дворовых, как они появились-таки из леса.

– Все сделали, барин! – сообщил довольный Мишка. – Схоронили мы господина прапорщика. И молитву прочли.

– А шарф да бляха, вот они, – показал Пашка офицерские знаки. – С ним, барин, не знаем, что и делать. А про шпагу-то, барин, не забыл?