Пароль получен
Шрифт:
Она стала говорить о всех тех ужасах, которые видела в камере, о том, что ее отец и мать, наверное, с ума от страха сходят, не зная, что случилось с дочкой.
— Отпустите меня! Я же невиноватая! Только не увозите в эту проклятую камеру! Там мне стра-ашно!..
И хотя против Кили Остапенко не было никаких улик, гестаповец, усмехнувшись, сказал:
— Ничего, посидишь в камере, пока твои отец с матерью не приедут за тобой. Увести!
Киля разрыдалась. Ее выволокли из комнаты.
Ночью Вера не спала, хотя и притворилась, что спит. Она внимательно следила за Сазоновым. Наконец заметила, что рот его приоткрылся. Он спал. Спал, как всегда, с полуоткрытыми глазами, повернувшись в сторону Вареца.
Вера приподняла голову: спали и остальные. Все спали, кроме Вареца, который тоже приподнял голову.
Их разделяло небольшое расстояние. Вера тихонечко придвинулась совсем близко и спросила почти беззвучно:
— Где?
— Доктор Дольский. Комната направо от кабинета. В левой дальней отдушине в полу.
Утром Вера в присутствии фашистских охранников и полицая-писаря, которые делали ежедневный обход, кричала:
— Что же мне теперь делать?! Как же мне, несчастной, выбраться отсюда?!
— А ты все еще здесь? — удивился Сазонов. — Тебя в гестапо возили? И не выпустили? Что сказали-то?
— Не отпустят, пока за мной отец с матерью не приедут. А они почем догадаются, что я здесь?! Они у меня неграмотные. Они чего другое подумают.
— Вот как… — Сазонов покачал головой. — Ничего. Если станут наводить справки, придут сюда, в гестапо.
На другой день Веру повезли в полицей-управление.
Она вошла в комнату офицера-следователя и увидела двух человек — мужчину и женщину, простых крестьян, которые сидели у стола.
— Господи! Маменька! Папенька! Родненькие! — закричала Вера.
Родион и Мария Остапенко действительно всю жизнь прожили на хуторе Высоком. У них и вправду была дочь Киля. Об этом свидетельствовали документы. Не знали только фашисты, что Родион и Мария были связными партизан, что настоящая Килина в это время была в лесу — в партизанском отряде.
Вера оказалась на свободе.
Теперь надо было пробраться в дом доктора Дольского, взять капсулу. Вера попросила Родиона и Марию помочь ей.
«Отец» и «мать» повели «дочь» к доктору: они волнуются, не случилось ли чего с ее здоровьем, бледна она, совсем разболелась! Вера умело отвечала на вопросы доктора. Доктор предложил оставить Килю до утра: надо взять анализы.
— Так мы ж уезжаем, — говорил «отец». — Дайте такое лекарство, чтобы ей помогло!
— Для этого и нужны анализы, — строго сказал доктор.
Веру оставили на сутки.
Ее поместили не в ту комнату, в которой находился в свое время Густав Варец.
Ночью Вера тихо встала, открыла дверь, вышла в коридор. Неслышно ступая босыми ногами, подошла к комнате, где Варец оставил капсулу.
Дверь была не заперта. Вера отворила ее. Осторожно ступая, подошла к отдушине. Отогнула припасенным ножом гвоздик, подняла отдушину, достала гильзу, спрятала на груди.
Утром за Килей Остапенко пришли родители. Анализы к этому времени были готовы. Доктор выписал лекарство. И остался очень доволен, получив гонорар — жирного поросенка.
В тот же день Вера благополучно прибыла в расположение партизанского отряда.
Так, казалось бы, просто завершилась одна из сложнейших операций.
5. Конец войны
Побег Густава Вареца осуществить было невозможно. Он по-прежнему находился в тюрьме.
Затем он был переведен в концлагерь Дахау. Там он и встретил День Победы над фашизмом. 23 мая 1945 года в числе других заключенных его освободили.
Он получил назначение на работу в один из областных комитетов партии. Но поработать в свободной Чехословакии пришлось недолго. Здоровье было подорвано, начался острый туберкулезный процесс.
Врачи делали все, что было в их силах, однако тяжелые испытания, пытки в застенке гестапо не прошли бесследно.
В 1951 году Густав Варец скончался…
Я горжусь боевой дружбой с Верой. Однажды Вера показала мне письмо отца. Он писал дочери:
«Брат брата забывает, а побратим побратима — никогда. Интернационалисты — побратимы на всю жизнь!»
РУКИ ДРУЗЕЙ
И еще одно имя должно быть упомянуто в моей книге. Узнал я об этом человеке от своего коллеги, которого назову условно полковником Алексеем Столяровым. О деятельности Столярова рассказано в другой повести, которая посвящена его боевым делам. А сейчас уместно сосредоточить внимание на его сподвижнике.
Вот почти хроникальная запись событий.
1. Кто такой Ландович?
В низкой бревенчатой избе, скупо освещенной керосиновой лампой, увидел Алексей приземистого человека в валенках и телогрейке. И валенки и телогрейка придавали внешности Карновича что-то сугубо гражданское и даже домашнее. Секретарь обкома был уже далеко не молод: видимо, ему перевалило за пятый десяток. Тихий голос и неторопливые жесты указывали на спокойный характер и деловитость человека, привыкшего за многие годы к серьезной, не терпящей суеты работе.
Обменявшись приветствиями, они заговорили о деле. Тут Алексей сразу почувствовал, что Карнович был прекрасно осведомлен и хорошо разбирался в сложившейся обстановке. Казалось, он знал в округе всех и вся. Он легко припоминал фамилии местных жителей, названия сел, приметы местности.
Алексей задал ему вопрос о Шерстневе, которого случилось увидеть в полиции.
— Шерстнев работает в полиции по нашему заданию, — спокойно разъяснил Павел Васильевич.
Корень (партизанская кличка Карновича) подтвердил все, что говорил Алексею Шерстнев.