Пароль скрещенных антенн
Шрифт:
Такова сила душистых маяков!
Получив в улье от танцовщицы направление полета, пчела прочищает ножками усики, протирает глаза и поднимается с прилетной доски в воздух. Послушная приказу инстинкта, она ложится на сообщенный ей в сигнале курс и, сверяясь с указаниями солнечного компаса, летит к месту взятка, выставив вперед оба усика.
Под крылом у нее проносятся деревья и кусты, травы и злаки, от которых поднимаются, струясь и расплываясь над землей, пестрые смеси зовущих ароматов. Среди них усики пчелы запеленгуют и запах цветков, к которым
Но пчелы добираются ведь и до цветков, лишенных запаха или слабо пахнущих. Верно: когда цветок от природы лишен запаха, пчелы сами могут его надушить с помощью так называемой ароматической железы, которая находится у них вблизи кончика брюшка со спинной стороны. Это обычно совсем незаметная складка. Когда пчела выпячивает ее, спрятанные в ней железы выделяют запах, похожий не то на запах цветков медоносного растения — мелиссы, не то на запах плодов айвы.
Именно эти пчелиные ароматы служат последней деталью в сигнализации о месте взятка.
Когда богатые нектаром цветки не пахнут, пчелы пускают в действие железу и оставляют на месте взятка душистую веху. Если же взяток скуден, пчелы берут корм, не распространяя запаха, и, следовательно, не зовут сюда никаких других сборщиц.
Теперь система наведения становится, в общем, более или менее ясной.
Круговой танец вызывает пчел на поиски взятка вокруг улья и вблизи от него. Если взяток принесен с малины, которая зацвела вблизи от улья, вызванные в полет пчелы и будут больше всего летать на малину, и, конечно, не только на те кусты, с которых прилетели сборщицы, но и вообще на все растущие поблизости, куда их манит аромат цветков.
Когда же корм принесен издалека, сборщица сигнализирует в улье также и направление полета, без чего поиски приходилось бы вести на территории слишком обширной, чтобы успешные находки могли быть частыми.
Запах, распространяемый самими сборщицами на месте обильного взятка, может служить полезным усилителем того душистого маяка, на который летят пчелы, разыскивающие корм.
Не исключено, что этот запах в то же время оповещает других сборщиц: «Цветок проверен, не стоит зря тратить время на обследование нектарников».
Когда запасы корма исчерпываются, сборщицы перестают усиливать аромат цветков запахом своей железы и полностью забрасывают этот иссякший источник нектара.
ПОВТОРНЫЙ ПОЛЕТ ЗА ВЗЯТКОМ
ИЗОБРАЖАЯ в романе «Тихий Дон» первую встречу Листницкого с Бунчуком, Михаил Шолохов замечает, что в ту минуту, когда Листницкий остановился возле березок посмотреть в бинокль, на медную головку его шашки «села, расправляя крылышки, пчела».
Пчелу, видимо, обманул ярко-желтый цвет хорошо начищенной меди.
В этом пчелином промахе видна еще одна осенняя примета, живо дополняющая всю картину: «Розовели травы все яркоцветные, наливные в осеннем, кричащем о скорой смерти цвету…»
Осенние цветы, как правило, лишены аромата, а без душистых маяков пчелы чаще ошибаются. Зато летом, особенно когда взяток хорош, сборщицы нектара и пыльцы находят свои цветки с такой точностью, будто всегда знали дорогу к ним.
Но ведь пчелы в иных случаях летают и за пять километров по прямой, даже дальше, и, следовательно, способны охватывать своими полетами площадь чуть ли не до ста квадратных километров вокруг улья. Как же не теряются в этом огромном пространстве крылатые 12—14-миллиметровые существа весом в одну десятую грамма?
Тут есть над чем задуматься.
Рассмотрим еще один опыт, который кое-что объяснит в том, как пчелы впервые летят за взятком.
В 150 метрах к западу (запомним направление) от улья поставлена кормушка с сахарным сиропом. Сироп сам по себе не пахнет ничем, однако кормушка стоит на фланелевом лоскуте, который сильно надушен мятным маслом, так что, хотя сироп и лишен какого бы то ни было запаха, место взятка связано для сборщиц с ароматом мяты.
Пчел, первыми прилетевших на кормушку, аккуратно помечают краской в то время, когда они берут сироп. Они так увлечены сосанием сладкого корма, что не замечают операции, которая над ними производится. Меченые пчелы возвращаются в улей и бурно танцуют на сотах, высылая в полет новых сборщиц.
Новым сборщицам тоже предоставляется возможность насасываться сиропом из кормушки, причем и их, в свою очередь, тоже помечают краской. Всё новые сборщицы возвращаются в улей, а пчел со старой цветной меткой, вновь прилетевших из улья к кормушке, одну за другой задерживают.
Таким образом, в улей прилетают пчелы, лишь однажды побывавшие на кормушке.
Проходит некоторое время — столик с кормушкой на фланелевом лоскуте убирают; одновременно в разных направлениях и на разных расстояниях от улья выкладывают несколько фланелевых лоскутов, пахнущих мятой. Теперь, однако, на лоскутах нет больше никаких кормушек.
К каждой такой душистой приманке прикомандирован наблюдатель, который в течение часа, пока продолжается его дежурство, подсчитывает прилетающих пчел.
Если в танце сборщицы действительно каким-то образом скрыт сигнал, сообщающий мобилизуемым на взяток пчелам, что корм принесен из района, расположенного на этот раз к западу от улья, то на душистую приманку, поставленную к западу от улья, должно, по-видимому, прилететь пчел больше, чем на те, которые расставлены к югу, к востоку или к северу.
Так оно и получается.
Одна приманка стоит совсем рядом с ульем, и сюда за час прилетело больше восьми десятков сборщиц; другая отнесена за 200 метров к востоку от улья, и сюда не прилетело ни одной пчелы; на третьей — в 150 метрах к юго-востоку — зарегистрирована всего одна сборщица; на четвертой — в 150 метрах к юго-западу — зарегистрирован сорок один прилет; и за то же время к западной кормушке, которая находится в четверти километра от улья, то есть на 100 метров дальше, чем она стояла раньше, прилетело больше всего сборщиц—132 пчелы!