Партеногенез
Шрифт:
— Профессор, — сказала Клэр Дрюффо, глядя Виноградову в глаза. — Никакой формы жизни или не жизни в кварк-глюонной плазме нет, и быть не может. Говорю вам это на полном основании.
— На платформе каких оснований вы это говорите?
— Прекратите нести бред профессор! — Клэр злобно посмотрела на Виноградова. — Не будьте смешным. Это не наука. Это фантазии сумасшедшей Рейчел Толуки.
— У вас у всех какая-то дикая предубежденность! — воскликнул профессор Виноградов. — В науке так нельзя.
— Не несите бредятину профессор, вам не идет, — ответил
Две девушки-паломницы, одетые как глубоко православные верующие, черная юбка в пол, черные платки, на лице печатью — гадкая духовность, благополучно прошли границу между Белоруссией и Россией. С документами было все в порядке, великие французские театры от Клэр Дрюффо работали как часы. Документы были оформлены, печати поставлены, и здравствуй матушка Русь. Элизабет Вэнс, когда она вышла из здания таможни, вдохнула этот «Есенинский воздух», а также воздух «Пушкина», «Достоевского», «Белинского».
— Эх, — сказала Элизабет Вэнс. — Наконец-то мы в России. Россия, Россия, как много в этом звуке… для сердца моего слилось. Как много в нем отозвалось… смотри березки! Родненькие. Березки!
— В Европе, и в Канаде тоже березы, — недовольно буркнула Рейчел.
— Нет, нет, нет… русские березки это другое. Это наше все.
— Пьяные бомжи, чахлая сосна, — опять буркнула Рейчел. — Или как там пел ваш Шевчук?
— Ничего ты не понимаешь.
— Элизабет. Дура ты конченная. Береза — это сорняк. Это сорная культура деревьев, которая вымещает все остальные деревья. Это агрессивный сорняк-паразит!
— Сама ты сорняк-паразит!
Элизабет Вэнс со слезой обняла русскую березу, что стояла неподалеку. Рядом скрестив руки стояла Рейчел.
— Никакой поэзии, никакой красоты. Только лаборатории, химия, ужасы и монстры. Ты, вообще, женщина или кто? — сказала Элизабет.
— Береза — это такой же монстр, только среди растений и деревьев. В природе нет эстетики. Эстетика — это репродуктивная меметика паразита! Эстетика — это репродуктивное и пищевое воздействие на плодовое тело. Это обман хищника. Для размножения! И для поиска пищи.
— Дура. Не хочу вообще с тобой разговаривать. Я стихи пишу между прочим.
— А вот я не пишу, потому что стихи — это та же уродская меметика паразита. Это все обман. Не забывай, что ты выглядишь как бипедальная глиста со слюнявыми отверстиями.
— Знаешь Рейчел, — Элизабет повернулась к собеседнице и поправила черную юбку. — С тобой разговаривать можно, только объевшись горохом.
— Нам надо ехать к Моранте, — тоном учительницы сказала Рейчел. — У нас тут неподалеку припаркована новая машина. Надо идти, и ехать до следующей гостиницы.
— Опять за руль. Опять трасса. Век воли не видать.
— Я не могу за руль Элизабет, у меня припадки. Я бы с удовольствием тебя сменила, но мне нельзя. Если мы уедем в кювет и разобьем машину, то виновата будешь ты. Мне нельзя за руль.
— Хорошо, хорошо. Пошли уже.
Девушки взяли свои пожитки, и пошли к месту парковки их нового автомобиля. Автомобиль оказался еще более скромный, чем был. Это была Лада девятка, грязно-серого цвета. И даже не новая, а уже пользованная. Рейчел с ругательствами села на неудобное кресло рядом с водительским. Элизабет Вэнс уселась за руль. Мотор чавкнул, что-то прорычал и завелся.
— Российский автопром! — ядовито прошипела Рейчел. — Едем с удовольствием. Криво косо и в канаву.
— Вот сейчас я тебе устрою «в канаву».
— Так, поехали. Нечего задерживаться.
Машина выехала со стоянки и присоединилась к общему потоку.
Сара Мессмэр с причитаниями бежала по серому подлеску и молилась, чтобы лаборантка Кэт далеко не ушла. Ругала себя на чем только свет стоит. Но, в конце концов, чудом таки нашла ее. Лаборантка Кэт стояла неподвижно на берегу грязной неухоженной реки, где эмигранты оставили кучи мусора, и держа а плече молот, смотрела вдаль.
— Кэт, Кэт, — Сара Мессмэр поблагодарила какие угодно высшие силы и поскорее подбежала к ней. — Кэт, прошу тебя, прости, ты просто не верно все поняла. Я не хотела выглядеть как последняя сука. Прости. Я беру свои слова назад.
— Я любила ее, — тихо ответила Кэтрин.
— Кого ты имеешь в виду?
— Кобру Фохт, — еще более тихо сказала лаборантка Кэт. — Может я влюблена, уже с 1801 года, я храню память о ней.
— Кэтрин, послушай меня. Это просто ее воздействие. Воздействие хищницы. Она нападает на девушек. Она высасывает органику своими многомерными желудочками.
— Я помню ее объятия. Я никогда не была так счастлива. Такие долгие воспоминания. Я помню о ней.
— Кэтрин. Это обман. Это хищница.
— Я не хочу ее смерти Сара. Я скорее, хочу своей смерти.
— Даже не думай. Кэтрин, мы вернем тебе тело молодой девушки. Ты будешь живая. Гадкая суспензия останется в прошлом. Мы заработаем много, много, межпространственных кредитов. Ты вернешь тело. Будешь счастливой.
— Я не буду счастливой Сара. Я давно уже должна быть мертва. Я должна была умереть в девятнадцатом веке. Как и положено. Завести семью, иметь мужа, детей. Умереть в кругу семьи. Умереть тихо и с улыбкой. Уйти в бездну, раствориться. Без остатка. А существую… как кровососущий мертвец. Хотела ли я такого…
— Оставь эти мысли. Будь со мной. Хорошо, никого не будем убивать. Мы — не убиваем никого. Давай так.
— Ты же все равно думаешь только о деньгах Сара, — лаборантка Кэт повернулась к собеседнице, — у тебя только деньги, деньги, деньги. Быть монополистом. Связалась с Лючиферой. А кто она такая? Эта Лючифера? Злодейка. Беспринципная.
— Она поставщик товаров. А эти товары — самые дорогие. Мы будем ими торговать. Пойдем обратно в машину. Давай пойдем.
Лаборантка Кэт не сопротивлялась, Сара обняла ее и повела обратно к машине.