Партия расстрелянных

Роговин Вадим Захарович

Клемент был шестым секретарём Троцкого, умершим насильственной смертью. Четверо из них погибли в СССР, двое — за его пределами.

L

Парижские интриги

Помимо организации убийств, ГПУ неустанно провоцировало конфликты и интриги среди сторонников Троцкого, особенно в кругу парижских троцкистов, где они возникали ещё при жизни Седова. Новый толчок им дали события, связанные с вступлением в этот круг Райсса, а затем Кривицкого. Райсс впервые встретился со Сневлитом 11 июня 1937 года. Через несколько дней Кривицкий узнал от Шпигельглаза: уже 13 или 14 июня в Москву поступило донесение о том, что «один из ответственных агентов» встречался со Сневлитом (спустя ещё 10 дней «Центру» стало известно, что этим агентом был Райсс) [1007].

Когда

Кривицкий рассказал обо всём этом Седову, последний в очередной раз пришёл к выводу, что в его ближайшем окружении находится провокатор. Но и тогда Седов не перестал доверять Зборовскому, который в свою очередь высказывал ему подозрения в том, что в утечке информации виновны Сневлит и Серж. Под влиянием этих интриг Седов послал Троцкому письмо с резкими обвинениями в адрес Сневлита за то, что тот задержал его, Седова, встречу с Райссом и не проявил должной заботы о безопасности Райсса [1008].

Новый узел интриг завязался после смерти Седова, оставившего завещание, согласно которому он доверял свой архив только Ж. Молинье и никому иному [1009]. Сообщая об этом Троцкому, Эстрин и Зборовский жаловались, что передачей архива в распоряжение Жанны Седов «лишил организацию всякого контроля над судьбой этих документов». В том же письме они сообщали, что помимо главного архива, хранящегося у Жанны, значительная часть архивов находится в их руках [1010].

Судьбой архива весьма интересовались в Москве. В донесении парижского резидента НКВД указывалось, что Ж. Молинье не доверяет Зборовскому и поэтому не соглашается на то, чтобы тот принимал участие в разборе архива [1011].

1 марта 1938 года Троцкий назначил комиссию для приёмки архива. Но и после этого Жанна заявила, что возражает против состава комиссии [1012].

После смерти Седова издание «Бюллетеня оппозиции» перешло всецело в руки Эстрин и Зборовского. На их имя Троцкий посылал свои статьи, копии которых Зборовский передавал резиденту НКВД, в результате чего они нередко оказывались в Москве ещё до их публикации.

Весной 1938 года «Центр» направил Зборовскому приказ «перенять дальнейшую связь с „Международным секретариатом“ на себя» [1013]. Это задание удалось осуществить благодаря тому, что Троцкий, зная о безграничном доверии, которое его сын питал к «Этьену», давал Зборовскому самые ответственные поручения. Вскоре Зборовский доложил «Центру»: «Старик распорядился, чтобы меня ввели в секретариат и приглашали бы на все заседания Международного секретариата» [1014]. В другом донесении Зборовский сообщал: французские троцкисты предложили ему «взять на себя всю работу русской группы» и заявили, что будут признавать «представителем русской группы» только его [1015].

На Учредительном конгрессе IV Интернационала в сентябре 1938 года Зборовский был единственным, кто представлял делегацию от СССР. Он подробно информировал Центр об участниках конгресса и принятых на нём резолюциях.

Зборовский сделал всё возможное, чтобы не допустить перехода невозвращенцев на сторону троцкистов. Он предложил «Центру» распространять слухи о причастности Кривицкого к убийству Райсса [1016]. Хотя эта провокация не удалась, Зборовский вместе с Эстрин информировали Троцкого о «ненадёжности» Кривицкого. В их письмах тенденциозно излагались сведения о сотрудничестве Кривицкого с меньшевиками и выражались сомнения в правдивости Кривицкого, который якобы «говорит только о том, что соответствует его интересам, и умалчивает невыгодное для него» [1017]. В следующем письме делался вывод: «На В. [Вальтере] нужно поставить крест» [1018].

Аналогичная интрига развёртывалась вокруг Бармина, который открыто выражал издателям «Бюллетеня» своё недоверие и заявлял, что не рассматривает их в качестве представителей Троцкого [1019]. В письме Эстрин Троцкому сообщалось: «Э. [Этьен] виделся с Барминым. Дело с ним не выйдет» [1020].

У издателей «Бюллетеня оппозиции» возник конфликт и с рабочим-оппозиционером Таровым, бежавшим в 1936 году из СССР и при жизни Седова публиковавшимся в «Бюллетене» [1021]. Эстрин сообщала Троцкому, что «Таров порвал с нами отношения» [1022].

Разжигая атмосферу склок и интриг в кругу людей, которые могли бы стать надёжными соратниками

Троцкого, Зборовский особые усилия направлял на компрометацию Сневлита и Сержа (именуемых в переписке с Троцким «менеджером» и «литератором»). Желая предупредить сообщения последних о подозрениях, которые имелись у них против издателей «Бюллетеня», Эстрин и Зборовский писали Троцкому, что «менеджер» считает Этьена провокатором и высказывает подозрения по поводу того, на какие средства он живёт [1023]. В другом письме рассказывалось, что «литератор» подозревает «Паульсена» (кличка Эстрин) в работе на НКВД. Уверяя, что это делается с целью скомпрометировать Эстрин и тем самым сорвать издание «Бюллетеня», Эстрин и Зборовский писали, что передают эти сведения «под строжайшим секретом, при условии ни в коем случае ничем из этих сведений не пользоваться до получения от нас соответствующего письма (один неосторожный шаг может погубить всё дело, чрезмерная поспешность может поставить всех нас в очень тяжёлое положение)» [1024].

Многие из писем издателей «Бюллетеня» Троцкому были заполнены намеками на сотрудничество Сержа с ГПУ. Рассказывая о беседе с вдовой Райсса, в которой принимал участие Серж, Зборовский писал: «В течение всего нашего разговора В. Серж ставил Эльзе Райсс вопросы разного рода о деятельности ГПУ, причём он выявлял знакомство с разными работниками этого „учреждения“» [1025].

В следующем письме Эстрин и Зборовский писали о подозрениях Кривицкого относительно Сержа. Такие подозрения действительно существовали у Кривицкого (а также у Райсса), поскольку Серж был единственным известным оппозиционером, которого Сталин разрешил выпустить из ссылки за границу [1026], [1027]. Муссируя эти настроения Кривицкого, Эстрин и Зборовский писали: «По мнению В., „литератор“ был послан со специальной целью сеять рознь в рядах IV Интернационала. В. даже говорил, что „литератору“, вероятно, дали особые инструкции резко писать против Сталина, чтобы таким образом завоевать доверие» [1028].

К этому в другом письме авторы письма добавляли сплетни бытового характера, призванные создать впечатление, что Серж находится на содержании НКВД: «Репутация „литератора“ такова — он всегда плачется, что у него нет денег… Живёт он вместе с тем не нуждаясь — содержит жену в пансионе, дочку маленькую в другом пансионе, а сам с сыном живёт, не нуждаясь». Утверждая, что «Лёва всегда относился с большим недоверием к „литератору“», в биографии которого «довольно много тёмных мест», Эстрин и Зборовский не удержались и от того, чтобы бросить тень на поведение Сержа в СССР: «Мы, например, узнали, что „литератор“ из ссылки писал очень жалобные письма, что ему очень тяжело живётся, и просил ему помочь. Здесь же его жена рассказывает, что они очень хорошо жили в ссылке, постоянно ели курицы и вообще никогда так хорошо не жили» [1029].

Интриги Зборовского были, по-видимому, инспирированы парижской резидентурой НКВД. Можно полагать, что временами сталинская агентура сознательно подбрасывала ему и Эстрин такую информацию о положении в СССР, которая призвана была дезориентировать Троцкого, спровоцировать его на выступления с оценками и прогнозами, не соответствующими действительности. Так, в письме от 14 февраля 1938 года рассказывалось о беседе с неким «иностранным журналистом, в 24 часа высланным из России». Со слов этого человека передавался целый букет небылиц: «Никакого троцкизма в России, ни тем более в партии нет… преследуются главным образом правые уклоны… Вся свора сосредоточена против Сталина: в партии, в Политбюро и в армии. Рассказчик уверяет, что всё Политбюро, в особенности Калинин, Молотов, Ворошилов и Каганович, настолько против Сталина, что он не осмеливается внести ни одного предложения, проводит их самовластно, опираясь на Ежова и его аппарат, и ставит в известность Политбюро, что сделано то-то и то-то, т. е. постфактум». Столь же дезориентирующий характер носили и прогнозы «рассказчика»: «Если будет война, Россия будет охвачена крестьянскими бунтами. Там, в деревне, идёт лютая борьба между единоличниками и колхозниками; это — два клана, постоянно друг с другом в драке». Со слов рассказчика передавались и «дезы» более частного характера, вроде того, что расстреляна Наталья Сац, «интимная подруга Орджоникидзе» [1030].