Партия расстрелянных

Роговин Вадим Захарович

Бывший секретарь Троцкого Жан ван Хейженоорт в своих воспоминаниях рассказывает, что Троцкий не сомневался в намерениях НКВД внедрить своих агентов в его окружение, но тем не менее в ряде случаев не проявлял необходимой осторожности. Весной 1938 года секретари Троцкого обратились к европейским троцкистам с просьбой порекомендовать русскую машинистку. Вскоре пришёл ответ, что чешская девушка, в совершенстве владеющая русским языком, готова приехать в Мексику, но имеются подозрения в том, что она является сталинисткой. Когда Хейженоорт сообщил об этом Троцкому, тот сказал: «Пригласим её! Мы привлечем её на свою сторону».

14 мая Троцкий писал своему бывшему секретарю Яну Френкелю: «Она ещё

совсем молодая женщина, ей всего восемнадцать лет. Я не верю, что она может быть ужасным агентом ГПУ. Даже если она питает симпатии к сталинистам и скверные намерения по отношению к нам… мы чувствуем себя достаточно сильными для того, чтобы наблюдать за ней, контролировать и перевоспитать её». Спустя месяц, вновь сообщая Френкелю о готовности немедленно принять эту девушку, Троцкий добавлял: «Восемнадцатилетняя девушка не сможет устраивать в нашем доме заговоры: мы сильнее. Через два или три месяца она будет полностью ассимилирована».

Аналогичными соображениями Троцкий руководствовался и в отношении Зборовского. Доверяя мнению покойного Седова и Лолы Эстрин, он ответил на подозрения одного из французских троцкистов, касавшиеся «Этьена»: «Вы хотите лишить меня моих сотрудников» [989].

На слушаниях сенатской подкомиссии, проходивших в 1955 году, Орлов рассказал: ещё в 1936 году он узнал о наличии в окружении Седова агента НКВД, которого «ценили настолько высоко, что о нём знал даже Сталин». Тогда же Орлов принял решение, оказавшись за границей, сообщить Троцкому об этом агенте.

Находясь в Испании и Франции, Орлов приложил немалые усилия для того, чтобы подробнее узнать об этом провокаторе. Выполнение этого намерения было облегчено тем, что в парижской резидентуре высоко ценили Орлова и полностью доверяли ему. О существовании агента по имени Марк рассказал Орлову Алексеев — резидент, осуществлявший непосредственную связь со Зборовским. Сказав Орлову: «Если этот человек провалится, то моя голова слетит», Алексеев взял Орлова на одну из своих агентурных встреч со Зборовским, которая происходила в парижском парке. Расположившись на соседней скамейке, Орлов наблюдал, как «Марк» передавал Алексееву какие-то бумаги [990].

В 1965 году на допросе в ЦРУ Орлов утверждал, что сделал первую попытку предупредить Троцкого о провокаторской деятельности Зборовского ещё в 1937 году, но ему не удалось выяснить, дошло ли тогда его письмо до Троцкого [991].

27 декабря 1938 года Орлов послал Троцкому заказное письмо, напечатанное русскими словами на латинской машинке, поскольку пишущей машинки с русским шрифтом у него не было. Опасаясь, что сталинская агентура может перехватить письмо, адресованное лично Троцкому, Орлов направил его копию на имя Седовой.

Полагая, что в окружении Троцкого могут находиться шпионы, которым станет известным содержание письма, Орлов предпринял ещё один конспиративный маневр. Он представил себя в письме давним русским эмигрантом, родственником бежавшего из СССР ответственного работника НКВД Люшкова. Чтобы повысить доверие Троцкого к сообщаемой информации, он писал, что недавно побывал в Японии, где узнал от Люшкова о «наличии в центре вашей организации опасного провокатора, который долгое время был помощником Вашего сына Седова по изданию „Бюллетеня оппозиции“». Далее перечислялись столь подробные и точные сведения о провокаторе, якобы полученные от Люшкова (имя, возраст, национальность, происхождение, семейное положение, внешний вид), что не могло оставаться никаких сомнений в том, о ком именно идёт речь. Орлов писал, что провокатор принимал активное участие в похищении архивов Троцкого и «доносил о каждом шаге Седова, о его действиях и переписке с Вами».

Сообщая, что Люшков высказывал опасения: НКВД будет пытаться подослать

к Троцкому убийц через этого провокатора или через испанских агентов, посланных в Мексику под видом троцкистов, Орлов писал: «Главное, Лев Давидович, берегите себя. Не верьте ни одному человеку, который придёт к Вам с рекомендацией от этого провокатора, ни мужчине, ни женщине».

Рассказав, что провокатор регулярно встречается с советскими резидентами, Орлов просил Троцкого поручить «надёжным товарищам в Париже проверить биографию Марка и посмотреть, с кем он встречается. Нет сомнения, что Ваши товарищи увидят его с чиновниками из советского посольства».

Подписав письмо словами «Ваш друг», Орлов просил Троцкого не говорить никому об этом письме и особенно о том, что оно получено из США [992].

Документы, хранящиеся в московском досье Орлова, показывают, что он знал намного больше об операциях, направленных против Троцкого и троцкистов, чем то, о чём он сообщал в письме. В 1937 году он руководил слежкой за контактами между парижскими и испанскими троцкистами. В одном из донесений в «Центр» он докладывал о внедрении в испанскую троцкистскую группу очередного агента и об установлении контроля над «секретным каналом связи между этой группой и троцкистским центром в Париже».) При перечислении в письме Ежову тайных операций, о которых он был хорошо осведомлён, Орлов упоминал о «всей работе, проделанной „Тюльпаном“ и „Гаммой“» (секретная кличка агента НКВД Афанасьева, парижского куратора Зборовского). В руках Орлова оказались даже две страницы одного из рапортов Зборовского [993].

Можно полагать, что если бы Орлов обладал надёжным и безопасным каналом связи с Троцким, то он сообщил бы ему и об этих фактах. Он умолчал о них, видимо, всё из тех же конспиративных соображений, поскольку при возможном перехвате более подробного письма сталинской агентурой его авторство было бы легко установлено.

Не лишено оснований и следующее предположение: если бы Орлов сумел завязать систематические контакты с Троцким, то было бы предотвращено койоаканское убийство. Ведь Орлов встречался в Испании с матерью Меркадера и завербовал самого Меркадера, вместе с другими испанскими агентами направленного Центром в Мексику.

И Орлов, и Троцкий предприняли шаги к установлению регулярных контактов. Орлов в своём письме просил Троцкого поместить в американской троцкистской газете «Socialist Appeal» объявление о получении письма от «Штейна» (условное имя, которым было подписано письмо). Вскоре в этой газете появилось объявление, адресованное «Штейну»: «Я настаиваю, чтобы вы немедленно обратились в редакцию „Socialist Appeal“ и побеседовали с товарищем Мартином» [994].

Одновременно Троцкий послал своим единомышленникам в Париж письмо, начинающееся словами: «Крайне конфиденциально, очень важно и очень настоятельно». В нём он сообщал, что получил весьма важную информацию от источника, который не идентифицирует себя, но утверждает, что встречался с крупными чинами ГПУ. Перечислив сообщённые Орловым сведения о «Марке», Троцкий подчёркивал: «„Источник“ [информатор] уверен, что будет несложно выследить связи провокатора с советским посольством». Троцкий выдвигал две возможные, по его мнению, версии об «источнике»: 1) он — «несмелый друг»; 2) «он действует по поручению ГПУ, желающего посеять деморализацию в наших рядах». Считая необходимым проверить полученные им сведения о провокаторе, Троцкий предложил создать в Париже комиссию из трёх надёжных лиц, добавив к ним двух-трёх молодых людей, которые займутся тайной слежкой за контактами «Марка». «Если информация подтвердится,— писал Троцкий,— следует сообщить французской полиции о нём как участнике похищения архивов и добиться, чтобы ему не позволили исчезнуть» [995].