Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая
Шрифт:
Неразбериха с тем, что есть частная собственность, а что — государственная, является намеренной: политическая система до сих пор осторожничает и не желает окончательно определять границы собственности. Поспрашивайте предпринимателей, можно ли к их компаниям применить термин «сыин» (то есть «частная»). Очень многие ответят, что им больше нравится называть свои компании политкорректно, «минъин» (дословно — «управляемая народом»). В народной республике, основанной на принципе отмены частного богатства, «управляемое народом» предприятие, даже если им владеет индивидуальное лицо, предпочтительнее фирмы, гордо именующей себя «частной». Сейчас большинство экономистов вовсе обходят этот вопрос стороной, классифицируя все компании по двум категориям: государственные и негосударственные, и на этом останавливаются.
Когда
Партийное руководство при Ху Цзиньтао и Чжао Цзыяне обладало глубокими знаниями о жизни сельского населения и, кроме того, решительно склонялось к либеральной политике. Началось обильное финансирование сельского хозяйства, границы прав собственности существенно расширились, и частные компании, существовавшие под эвфемистическим названием «деревенско-поселковые предприятия», начали процветать. «В этот период капитализм в Китае был бодрым и добродетельным, открывал десяткам миллионов людей вполне приемлемый способ выхода из абсолютной нищеты», — говорит Яшэн Хуанг из Массачусетского технологического института. Увы, эта модель эпохи 1980-х гг. закончилась одновременно с десятилетием. Коктейль из политического и экономического либерализма залил Пекин кровью в июне 1989 г.
После 4 июня воспрянувшие духом консерваторы незамедлительно перенесли огонь на частный сектор. Чэнь Юнь, бывший министр экономического планирования и отец Чэнь Юаня, объявил, что отклонение от модели плановой экономики нанесло системе «смертельные раны». Цзян Цзэминь, ставший генсеком буквально за несколько месяцев до этого и еще неуверенно сидевший в своем кресле, наклеил на предпринимателей ярлык: «Лица свободной профессии, торгаши и коробейники, которые занимаются обманом, казнокрадством, взяточничеством и уклонением от уплаты налогов». Вскоре порывы ледяного ветра донеслись до провинции Аньхой. К сентябрю того же года был арестован и Нянь Дурацкие Семечки.
Нянь всегда кичился своим богатством, выстроил особняк и фланировал по району то с одной подругой, то с другой. Миллион юаней наличными, которые он держал дома в начале 1980-х гг. (а в те годы это была сказочная сумма), настолько заплесневели от летней жары и влажности, что однажды он устроил целое шоу, вытащив деньги проветриваться на воздухе. По примеру крестьян, которые раскладывают свежескошенную траву сушиться вдоль дороги, Нянь разложил банкноты на солнцепеке во дворе собственного заводика и еще больше прославился этой наглядной демонстрацией своего богатства. Но даже в темные дни конца 1989 г. горком Ушу никак не мог придумать преступление, которое можно было бы повесить на Няня. Сначала его попробовали обвинить в «казнокрадстве и растрате государственных средств», но дело развалилось в апелляционном суде на провинциальном уровне. Как только Нянь доказал, что владеет компанией, его уже нельзя было обвинить в воровстве у самого себя. У аньхойских властей оставался последний шанс: обвинить Няня в «хулиганстве и нарушении общественной морали», коль скоро с 1984 по 1989 г. он поддерживал отношения с десятью женщинами. Нянь держался упрямо и гордо. В ответ на обвинения в разврате он заявил: «У вас неверные сведения. На самом деле женщин было двенадцать». Нянь получил три года тюрьмы, однако вышел уже через пару лет — опять-таки, уверяет он, благодаря личному вмешательству Дэн Сяопина.
При всей своей склонности к эпатажу, он все-таки старался следовать правилам. Свою компанию Нянь оформил как кооператив, поскольку местное коммерческое бюро отказывалось регистрировать ее в качестве частного предприятия. Нанял нескольких чиновников, чтобы городские власти тоже были заинтересованы в процветании его бизнеса. Впрочем, этот шаг не очень ему помог, когда наступили сложные времена. Судя по всему,
После политических «заморозков» 1989 г. понадобилось не менее четырех лет, чтобы стало ясно: китайская экономика не может расти и процветать без частного предпринимательства. Южная поездка Дэн Сяопина в 1992 г. сыграла роль катализатора процесса разрушения самых экстремальных идеологических барьеров в Пекине. Частичное отступление государства в 1990-е гг. вывело инсайдеров на командные позиции при массовой продаже компаний в секторах, не считавшихся стратегическими: текстиль, продукты питания и бытовая электроника. Вступление Китая в ВТО (2001 г.) позволило эффективным предпринимателям найти новые экспортные рынки. Подражая курсу Маргарет Тэтчер, которая приватизировала муниципальные квартиры в Британии, продавая их по низким ценам самим же жильцам, в 1990-е гг. китайские города один за другим начали создавать рынки частной недвижимости, распродавая государственный жилой фонд.
Но когда репрессивные меры 1989 г. трансформировали стиль партийного управления государственной экономикой, решительному пересмотру подвергся и партийный контроль за частным сектором. Курс, стимулировавший сельское предпринимательство в 1980-е гг., сменился новым режимом, который делал упор на города, являвшиеся средоточием политических беспорядков и экономических неурядиц. Повысилось налогообложение крестьян, был плотнее затянут кредитный пояс в сельской местности. Крупные госпредприятия, выжившие при массовой реструктуризации 1990-х гг., укрылись в хорошо финансируемых цитаделях, которые для них построила партия. Целые отрасли — и в первую очередь тяжелая промышленность, связь и транспорт — были зарезервированы исключительно для государства и защищены от неограниченной конкуренции.
«Хайэр» Чжан Жуйминя стояла на типичной линии сейсмического разлома, которые в конце 1980-х гг. появились в китайском бизнесе. Фирма «Хайэр», являвшаяся коллективным предприятием, акциями которого владели рабочие и администрация под надзором местных властей, всегда пользовалась активной поддержкой муниципалитета Циндао. Город предоставил землю и льготный кредит, а в остальном практически не вмешивался. В сущности, фирма «Хайэр» долгие годы успешно функционировала именно как частное предприятие. Правление компании привыкло считать себя хозяином и в 2004 г. предприняло попытку юридически закрепить такое положение дел. «Хайэр» решила поглотить одну из зарегистрированных на гонконгской бирже компаний, чтобы затем вложить в нее часть своих наиболее ценных активов. Одним махом руководство, включая Чжан Жуйминя, превратилось бы в крупных индивидуальных акционеров, обладавших контролем над хозяйственной деятельностью, брендами и вознаграждениями, а также валютой в форме котировавшихся в Гонконге акций; к тому же это позволило бы им выйти на внешний рынок.
Увы, маневр «Хайэр» не удался по причинам, помешавшим и Няню. Дело в том, что примерно в то же время маятник общественного мнения качнулся против распродажи былой госсобственности. Альянс консервативных лефтистов и популистов запустил пропагандистскую кампанию, которая сравнивала покупку госпредприятий со скандальной приватизацией в ельцинской России. Власти, потрясенные размахом и накалом этой критики, были вынуждены принять ответные меры. Если раньше собственность «Хайэр» регламентировалась довольно размытыми правилами, то вскоре ее статус был пересмотрен и уточнен. В апреле 2004 г. и без какого-либо предупреждения муниципальный орган Циндао, отвечавший за госпредприятия, объявил, что «Хайэр» принадлежит государству. Гонконгская сделка была торпедирована, и у менеджеров «Хайэр» оказались связаны руки. Этот прецедент стал сигналом и напоминанием, что любая компания, работающая на принципах частного предпринимательства, в один прекрасный день может быть объявлена государственной собственностью элементарным росчерком пера.