Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
Шрифт:
Доложив командиру отряда о том, что все готово к приему самолета, мы собрались в середине площадки и стали с большим нетерпением ждать его прилета. Ночь была теплая, на небе ни единого облачка. Ярко горели звезды, и было очень тихо. Небольшой туман стлался по поверхности болота. В полночь Агапоненко приказал:
— Товарищи! Пора! Всем занять свои места у костров и ждать моего сигнала. Я помашу электрическим фонариком и крикну: «Зажигай!»
Прошел еще целый час тревожного ожидания, и наконец где-то далеко на востоке послышалось слабое гудение самолета. Гул самолета все возрастал и возрастал.
— Товарищ командир! Это наш самолет. Я его по гудению узнал.
Я тоже прислушался, и мне показалось в гуле летящего самолета что-то очень знакомое.
— Николай, — обратился я к Агапоненко, — давай команду. Нужно зажигать костры.
— Зажигай! — громко подал команду Агапоненко.
Ярко вспыхнули костры, и самолет направился к нашему болоту. Пролетев над кострами, он вновь развернулся, и на втором заходе в ночном небе показались купола белых парашютов. Один… второй… третий… и еще несколько парашютов приближались к земле. Самолет, закончив сбрасывать парашюты, взревел своими двигателями, набирая высоту, и ушел от нас. Мы, помахав руками улетающему самолету, принялись разбирать грузовые мешки и собирать парашюты. Когда гул самолета совсем затих, Агапоненко крикнул:
— Погасить костры! И всем сюда к парашютам.
На горизонте, на восточной стороне неба, уже появилась белая полоса наступающего утра. И немного стало светлее, когда мы закончили погрузку на повозки всего того, что нам привезли на самолете. Там, в грузовых мешках, были автоматы, карабины, ящики с патронами, с толом и взрывателями. Были в мешках и бикфордов шнур, и многое другое, очень нужное для нас, партизан. Было так много груза, что часть его на повозки не уложилась. Нам пришлось нести его в руках или на спине. Все парашюты и мешки мы связали стропами в большие свертки и несли их на плечах.
Совсем уже стало светло, когда мы, радостные и возбужденные, вернулись в наш лагерь разведчиков. Да как же нам было не радоваться, если мы впервые за все время существования нашей бригады самостоятельно получили этот драгоценный груз с самолета, который прилетел именно к нам — гудковцам. Хотя мы всю ночь не спали, сразу же принялись разбирать все, что привезли с нашего «аэродрома». Оружие было хорошо смазано маслом, а ложи автоматов и карабинов блестели свежей краской. Наши девушки были очень рады большому количеству парашютной ткани, из которой они обещали всем нам пошить нижнее белье. Так за этой работой незаметно прошел почти весь день. Неожиданно со стороны Монастыря прогремел выстрел из пушки и взрыв снаряда где-то в лесу на восточной стороне Бука. Мы все насторожились. Агапоненко сразу же дал команду:
— Все оружие и боеприпасы погрузить на повозки! А парашюты и грузовые мешки свернуть и связать стропами! Лагерь замаскировать!
Не успел он еще проговорить последние слова команды, как снова прозвучал выстрел из пушки и прогремел новый взрыв снаряда.
— Егор Короткевич и ты, Алексей, седлайте коней и скорее в лагерь бригады, узнайте, что там происходит. Будьте осторожны, не нарвитесь на немцев. А ты, комиссар, — обратился он ко мне, — бери вот этот новый автомат, набивай диски патронами, и вместе с Егором и Севаком с пулеметом идите на опушку леса и внимательно посмотрите
Мы быстро собрались и втроем двинулись на опушку леса. Автомат мой был еще очень густо смазан маслом, и я по дороге продолжал протирать его тряпкой, которую еще в лагере нашел в одном из грузовых мешков. Осторожно выйдя на опушку леса и пройдя по ней почти до Лавреновичей, мы ничего подозрительного не обнаружили. Местные жители из деревни в лес не уходили, это был первый признак, что немцев в деревне нет. А в это время обстрел леса из пушек на восточной стороне Бука прекратился, на некоторое время наступила тишина.
— Перестали стрелять из пушек, — заметил Егор.
— Да, не слышно больше, — ответил я.
— Ну, теперь немцы пойдут в лес, — с большим пониманием тактики гитлеровцев заявил Егор.
И правда, примерно через полчаса где-то далеко на востоке слабо послышались пулеметные очереди.
— Вот они и пошли в лес. Что-то наши делают?
Там ведь совсем немного партизан, одни больные да женщины остались в лагере. Все почти ушли на задание.
Мы внимательно прислушивались к стрельбе, доносившейся с восточной стороны Бука. Через полчаса все затихло.
— Ну вот, постреляли, постреляли немцы и пошли по своим домам. Им уже пора домой, а то скоро вечер наступит, — в шутку заявил Егор.
Мы еще с полчаса полежали в засаде на опушке леса, а потом решили вернуться в наш лагерь.
— Что, никого там нет? — спросил, увидев нас, Агапоненко.
— В Лавреновичах все тихо, — ответили мы.
— Ну, теперь будем ждать Короткевичей, что-то они нам скажут?
Вечером, когда уже стало темнеть, а нас клонить ко сну, явились братья Короткевичи. Они доложили Агапоненко обо всем, что произошло там, на восточной стороне Бука.
— А комбриг не вернулся еще? — спросил Агапоненко.
— Пока еще нет, а вот второй отряд нарвался на этих немцев, которые шли в сторону Янова и Взносного. Они вели с ними бой под Ревятичами, а сейчас почти все вернулись в лагерь. Там погиб в бою наш скрипач Федя Багадяш.
— Что, Федя погиб? — переспросили мы все.
— Да, хлопцы, Федя погиб, — с грустью в голосе подтвердил Алексей Короткевич. — Теперь и на баяне мне не с кем будет сыграть.
В своем лагере под Лавреновичами мы пробыли всего несколько дней. Вернувшийся вместе с остальными отрядами бригады из-под Волосова, Муравничей и Плоского комбриг Гудков со своим ординарцем заехал верхом на конях к нам в лагерь. Они вдвоем с Агапоненко долго беседовали о каких-то только им известных делах, а потом Николай Петрович попросил наших девушек:
— Ну, сестрички, — обратился он к Нине и Оле, — угостите меня своим обедом. У вас так вкусно пахнет из котла, а я сильно проголодался.
— Мы, товарищ комбриг, не только обедом вас угостим, у нас есть и самогоночка, и холодец. Мы вчера ходили в нашу деревню Лавреновичи, и нам мама приготовила кое-что.
— Хорошо! Посмотрим, какая ваша мама мастерица, — пошутил он.
— Батюшки! — вдруг воскликнула Ольга. — Холодец-то весь ваша лошадь съела, товарищ комбриг. Чем же я вас угощать-то буду? — со слезами на глазах проговорила она.