Партизаны в Бихаче
Шрифт:
Гаврило говорил так уверенно, будто наблюдал этот бой своими глазами. Завидуя его проницательности, Лиян долго молчал, а когда стрельба стала заметно стихать, затрещал, как сорока на ветке:
— Стой, погоди, теперь я тебе объясню, чего там делается! Разбитый неприятель обратился в бегство по ущелью, через овраги, проселками, вдоль ручья, через горы, лес, поля и луга, по пути солдаты бросают винтовки, патроны, шинели, ранцы, подсумки, фляжки… Что, неужели и фляжки бросают с ракией?! Все — конец им, если уж и ракию бросают. Эх, где ты, сторож Лиян? Сколько
— Да где ты в самом деле? — вытаращил глаза верзила-пулеметчик, который до того увлекся, слушая, как Лиян расписывает бегство врага, что ему показалось, будто сам старик исчез неведомо куда.
— Где я? Сам не знаю, потому что все еще в мыслях преследую врага. Сейчас мы гоним его через какое-то ущелье, загоняем в реку, вода доходит нам уже до подбородка… Ай, меня понесло течением, караул!..
Тут повар растянулся на голом склоне холма и стал колотить по воздуху руками и ногами, словно барахтаясь в быстрой воде, а Гаврило, бросив свой пулемет, кинулся к нему.
— Мать честная, человек тонет! Давай скорее руку!..
2
Среди горных пастбищ, через редкие дубовые рощи и густые заросли орешника бежит узкая проселочная дорога. По ней, то и дело исчезая в тени деревьев, не спеша тянется белая вереница овец, словно ленивый ручеек в жаркий день. Рядом с пастушком бежит веселая собачонка.
— Эх, пастушок! — ворчит бывший полевой сторож Лиян, стоя на холме и не сводя глаз с бредущего стада. — Постреленок! Наверняка забрался на какой-нибудь орех или на чужую яблоню — и знай себе набивает карманы…
Черный Гаврило, лежа в траве возле своего пулемета, добродушно ворчит:
— Ты до сих пор смотришь на ребят глазами злого садового сторожа. Все они для тебя только озорники да шалопаи…
— Я был сторожем, охранял посевы, потому и должен смотреть глазами сторожа, — отрезал Лиян. — Не стану же я, как вы, пулеметчики, сквозь прицел на все зыркать.
— Однако ты теперь партизанский повар, а вчерашние пастушки — уже пионеры, чуешь? И орехи с яблоками они собирают не для себя, а для наших раненых, — насмешливо подмигнул Лияну Гаврило.
— Ну вот, опять он меня учит! — заворчал повар. — Что же это за времена такие настали, люди добрые! Вороватые мальчишки превратились в прилежных пионеров и партизанских связных. Гаврило стал настоящим учителем, и теперь не хватает только, чтобы мой кухонный конь Шушля заявил бы вдруг, что ему не по нутру моя ругань, и тогда мне можно сразу утопиться в какой-нибудь бочке с ракией.
— Топись себе в Уне, зачем же ракию-то портить?
— Ну да, чтобы простудиться в ледяной воде, этого мне только не хватало! — возмутился Лиян. — Нет, лучше уж терпеть пусть даже таких учителей, как ты или Шушля, вы ведь два сапога пара.
Раздав солдатам роты обед, сторож Лиян частенько заглядывал на партизанский наблюдательный пункт, чтобы составить компанию Черному Гавриле и посмотреть на холмы, ущелья, поля и луга, где прошла его жизнь в постоянной
— Эх, Гаврилушка, цыпленочек ты мой, кто-то воевал здесь один год, кто-то больше, а я вот в этих краях провоевал немного-немало лет сорок и как свои пять пальцев знаю тут каждую делянку, каждый закоулок, каждую дыру в плетне, каждый ореховый куст, грушу или вишню. У меня в голове такая военная карта нарисована, какой нет ни у одного полководца на свете, даже у самого Николы Теслы.
— Да ведь и Тесла родился в деревне, как и мы, так что не думай, будто ты умнее его, — возразил Гаврило.
— Да, родился, но не воевал с разными сорванцами, как я, — гордо выпрямившись, сказал Лиян. — Если бы он в наших местах пас овец, я бы и его пропустил через свои руки и он бы стал еще умнее, чем сейчас.
— Ну и хвастун же ты, даже Теслу не оставляешь в покое!
В то самое время, когда они, сидя возле пулемета на наблюдательном пункте, поминали своего славного земляка-личанина из села Смиляна, Никола Тесла, старый и больной, сидел один у себя в номере в одном из нью-йоркских отелей-небоскребов и с грустью вспоминал о своей родине, где сейчас шел бой за свободу, и невесело шептал про себя:
— Вспоминает ли там меня сейчас кто-нибудь? Может быть, только наш старый учитель физики?
Славному ученому даже и в голову не могло прийти, что как раз в эту минуту о нем разговаривают два его неграмотных земляка, пулеметчик и партизанский повар, которые о физике и слыхом не слыхали, в школе не учились, которым вместо электричества всегда светил месяц. И все же… все же они слышали о гениальном ученом, родом из их края, и с уважением и любовью поминали его имя. Даже отпускали шутки на его счет, словно он им приходился старым кумом.
Если бы их только слышал Тесла!
А повар Лиян между тем продолжал свои глубокомысленные рассуждения:
— Вот, например, ты, Гаврило, пройдешь мимо какого-нибудь развесистого ореха на опушке леса — и хоть бы что, никакого от тебя толку, все равно что прошла обыкновенная корова без всякого соображения. А вот если я пройду…
— То это все равно что прошел старый, облезлый мерин, да к тому же еще в кожухе! — быстро перебил его пулеметчик.
— Э нет! — закричал Лиян. — Это все равно что прошел великий мудрец, который бы рассудил так: «Ага, это ореховое дерево, а кто больше всего любит орехи?..»
— Ребятишки, кто же еще, — ответил Гаврило.
— Очень хорошо! — похвалил его Лиян. — Значит, этот самый орех и есть сборный пункт подпасков и другой детворы. Тут они в теньке могут укрыться от солнца, а в непогоду от дождя… К тому же мальчишки любят лазить по такому развесистому дереву даже тогда, когда на нем нет ни одною ореха.
— Вот только зачем они это делают? — задумчиво спросил Гаврило. — Когда я был мальчишкой, то забирался на все деревья подряд, да только забыл, на что мне это было нужно.