Партнер
Шрифт:
Каттер и Гримшоу смотрели на лежавшую в центре стола спортивную туфлю. Рядом были разложены заявления свидетелей: Труди, миссис Верхолл, коронера, служителя кладбища и даже Гримшоу с шерифом. Каждый сообщал именно то, что должен был сообщить. Через несколько месяцев после загадочного исчезновения денег объявился еще один неожиданный свидетель: молодая женщина, жившая неподалеку от заправки миссис Верхолл, под присягой показала, что видела красный “шевроле” 1991 года выпуска, припаркованный у дороги рядом с тем местом, где полыхало пламя. Видела дважды.
Показания были записаны Гримшоу у нее дома, в глубинке округа Гаррисон, по истечении семи недель после похорон Патрика Лэнигана.
К тому времени его смерть уже вызывала серьезные сомнения. Пропали деньги.
Глава 16
Врач оказался молодым пакистанцем. Звали его Хайани, он был чутким и отзывчивым человеком. По-английски Хайани говорил с заметным акцентом и, казалось, был абсолютно доволен тем, что ему приходилось сидеть и болтать со своим пациентом столько, сколько тот желал. Ожоги постепенно заживали.
Но душевный покой к Патрику так и не приходил.
– Пытка представляла собой нечто такое, – сказал он как-то после часовой беседы, – чего я никогда не смогу точно описать.
Разговор на эту тему завел Хайани. Хотя в бумагах говорилось об этом достаточно – ведь Патрик как-никак предъявил ФБР судебный иск, – с чисто медицинской точки зрения врачу представилась редкая возможность наблюдать и оказывать помощь человеку, прошедшему через чудовищные муки.
Хайани сосредоточенно кивнул. “Продолжайте, продолжайте”, – говорили его глаза.
Сегодня Патрик был явно расположен поговорить.
– Спать невозможно. Максимум час, а потом я начинаю слышать голоса, ощущать запах горелого мяса и просыпаюсь в холодном поту. Ничего не меняется. Сейчас я здесь, дома, в безопасности, как мне кажется, и все же они по-прежнему идут по моим следам. Я не могу спать. Я не хочу спать, док.
– Могу дать вам снотворного.
– Нет. Не сейчас, во всяком случае. Во мне и так полно всякой химии.
– С кровью у вас все в норме. Есть немного дряни, но в незначительных количествах.
– Больше никаких наркотиков, док. Пока.
– Вам необходим сон, Патрик.
– Я знаю. Но мне не хочется спать. Во сне опять начинаются пытки.
Хайани записал что-то в блокноте. Последовало долгое молчание. Хайани с трудом верилось в то, что этот, судя по всему, неплохой человек смог кого-то убить, да еще таким жутким способом.
Палата освещалась лишь пробивавшимся сквозь щель между шторами узким лучом солнца.
– Могу я быть с вами откровенным, док? – негромко спросил Патрик.
– Конечно.
– Мне необходимо остаться здесь как можно дольше.
Здесь, в этой палате. Через несколько дней феды заведут речь о том, что пора переезжать в тюрьму округа Гаррисон.
Там меня поместят в камеру с какими-нибудь местными подонками. Я там не выживу.
– Но зачем им это?
– Они давят на меня, док. И будут увеличивать давление до тех пор, пока не получат то, что хотят получить. Меня посадят в камеру с насильниками и наркоманами, дав при этом понять, что чем быстрее я заговорю, тем лучше, поскольку это единственный способ улучшить мое положение.
Тюрьма Парчмэн – это что-то ужасное. Вам не приходилось бывать там, док?
– Нет.
– А я бывал. У клиента. Это ад на земле. А окружная тюрьма немногим лучше. Но в ваших силах оставить меня здесь, док. Вам стоит лишь сказать судье, что я нуждаюсь в вашем наблюдении, и меня не тронут. Прошу вас, док.
– Конечно, Патрик. – Хайани вновь черкнул что-то в блокноте.
Очередная пауза. Патрик прикрыл глаза и натужно, прерывисто задышал: мысль о тюрьме взволновала его.
– Я собирался предложить психиатрическое обследование, – сказал Хайани, и Патрик прикусил губу, чтобы сдержать улыбку.
– Зачем? – спросил он с наигранной тревогой.
– Мне просто интересно. А вы против?
– Нет, наверное. Когда?
– Скажем, через пару дней.
– Не уверен, что буду готов через такое короткое время.
– Спешить некуда.
– Это звучит обнадеживающе. Спешить нам действительно некуда, док.
– Я понял. В таком случае на следующей неделе.
– Или через неделю.
Мать парня звали Нелдин Кроуч. Жила она в домике на колесах в окрестностях Геттисберга, хотя в то время, когда пропал ее сын, она вместе с ним обреталась в таком же жилище рядом с Льюсдейлом, небольшим городком неподалеку от Лифа. По ее словам, сын исчез в воскресенье, девятого февраля девяносто второго года, – в тот самый день, когда на автостраде номер пятнадцать погиб Патрик Лэниган.
Однако, если верить записям шерифа Суини, Нелдин Прюитт (ее фамилия по мужу в то время) впервые пришла в его офис тринадцатого февраля – сообщить об исчезновении сына. С этим заявлением она обошла всех местных шерифов, обращалась в ФБР и даже ЦРУ. Выглядела она очень расстроенной и временами впадала в истерику.
Сына звали Пеппер Скарборо. Скарборо была фамилия ее первого мужа, предполагаемого отца Пеппера, хотя она никогда не была уверена в том, кто на самом деле отец ее ребенка. Никто не мог припомнить, откуда взялось имя Пеппер. В роддоме мать назвала мальчика Лавилль, но сын очень скоро возненавидел свое имя. Подростком он уверял окружающих в том, что его зовут Пеппер. Как угодно, только не Лавилль.
На момент исчезновения Пепперу Скарборо было семнадцать. После трех попыток окончить среднюю школу он махнул на нее рукой и отправился работать заправщиком автомобилей в Льюсдейл. Сильно заикавшийся парень очень скоро научился ценить прелести независимой жизни, проводил почти все время в лесах, как правило, в одиночестве.
Друзей у Пеппера было немного, и мать постоянно упрекала его в этом. Помимо Пеппера, она имела еще двоих малышей и множество мужчин. Жила Нелдин вместе с семейством в грязном и тесном трейлере без кондиционера.