Шрифт:
Гинденбург
– …Ах, оставьте, Фрэнк, я не люблю политику! Нахожу её скучной и малозанятной. Лучше объясните мне ещё раз, как вся эта огромная штука держится в воздухе? Со всеми этими людьми, каютами, с этими столиками… С такой большой миссис Томсон, в конце концов!
– Водород, фройляйн, – терпеливо улыбаюсь я, – водород легче воздуха, он и держит весь цеппелин.
– Фрэнк, у вас ужасно смешной немецкий! И зовите меня Марта, в Берлине давно не говорят девушкам фройляйн!
Марта замолчала,
– А рояль? – неожиданно отвернулась она от окна гондолы, – Господи, Фрэнк, зачем, в трансатлантическом перелёте рояль?
Она явно нервничает, похоже, боится высоты. Это плохо. Трудно будет уговорить её использовать парашют.
– А на рояле, мы надеялись, вы нам что-нибудь исполните. Например, эту вашу Марлен Дитрих. Вас вчера так упрашивали господа в черной красивой форме… Почему вы отказались?
– Хм, – фыркнула Марта, – не люблю нацистов, слишком много о себе думают.
Папа говорит, что они Германию до добра не доведут. А Марлен уже скорее ваша, чем наша. Кстати, её я тоже не люблю…
Марта опять стала смотреть в окно.
– Папа говорит, фюрер в следующем году начнет войну. Он так и сказал: война неизбежна, пускай хоть тебя она не коснется. Не то что бы я ему не верю, но уж слишком много он общается с господами из СД. А вообще-то, мне всегда казалось, что мы, немцы, прагматичный народ. А война – это так не прагматично…
Вот и зря не веришь, девочка. Только не на следующий год… Сейчас у них 1937, значит, через два года…
– А знаете, Фрэнк, у вас и английский странный какой-то. Вроде и акцента нет, а как-то необычно выговариваете. Вы случайно не шпион? Папа говорит, сейчас полно шпионов. Ой, что это там такое справа внизу? Высокое… Как вы говорили? Причальная башня?
– Причальная мачта.
– Значит наше путешествие уже подходит к концу? Ой, меня же должны встречать! Здравствуй, Америка! Как я выгляжу?
Да, Марта, путешествие подходит к концу. И ваше уж точно.
Если пробовать, то прямо сейчас…
"Гинденбург" начинает снижаться. Значит осталось всего пять с небольшим минут. Стальной трос в машинном отделении, со звуком лопнувшей струны, перерубит трубопровод, искры от разорванного металла зажгут водород и ровно за 34 секунды величественный цепеллин сгорит дотла.
– Марта, я задам вам один странный вопрос. Можно? – Девушка заинтригованно кивнула и отвернулась от окна.
– Если бы вы знали что-то, чего не могут знать остальные. Что-то очень важное… И одновременно, что-то очень плохое… Вы бы рассказали кому-нибудь?
– Вы о войне? Так это уже ни для кого не тайна. Мой отец работает в рейхсканцелярии, ну вы, наверное, сами знаете. Но меня это не касается. Ни его работа, ни все эти разговоры о великой Германии меня не касаются.
– Нет… Я не о войне… Представьте.
– Я спасу папу!
– Нет, из тех, кто сейчас рядом! Прямо сейчас!
– Прямо сейчас? То есть здесь, на "Гинденбурге?
– Да, прямо здесь и прямо сейчас… да к черту метафоры! Просто доверьтесь мне, я могу спасти одного человека, и я выбираю спасти вас…
3 минуты 20 секунд…
– Фрэнк, вы меня пугаете. Если это шутка, то она мне не нравится, я пойду в свою каюту за вещами, увидимся на земле…
– Марта, вы не успеете. Потому что… Мне никто никогда не верит…
Подождите, послушайте, сегодня, шестого мая 1937-го года при посадке «Гинденбург» загорится и рухнет с высоты 60 метров. И вы погибнете. Сгорите, не долетев до земли… Подождите, Марта, не уходите, если вы решитесь, у меня есть для вас парашют, он, конечно, не такой надёжный, какие будут через сто лет, но всё-таки…
2 минуты ровно…
– Вы сумасшедший! Или нет? Кто вы, Фрэнк? Если вы что-то знаете, вы просто обязаны рассказать капитану! Хотя бы честно скажите кто вы и, клянусь, я вам поверю…
Где-то оглушительно хлопнуло, дирижабль вздрогнул и по его корпусу прошла дрожь. Откуда-то сверху раздались взволнованные голоса и топот ног.
21 секунда…
– Я всего лишь математическая погрешность, частный случай квантовой неопределенности, смоделированный искусственным интеллектом, – грустно ответил я, – в общем, это уже неважно, Марта. Я никогда не успеваю…
Я никогда не успеваю. Никогда не хватает времени. Наверное, потому, что никакого времени просто не существует.
Я захлёбывался в ледяных волнах Атлантики, глядя как исчезает громада Титаника, я взрывался вместе с космическим кораблем Коламбия. Меня засыпало раскаленным пеплом Везувия в 72 году и медленно убивало смертельным излучением реактора в 1986-м.
Хуже всего было, конечно, в 2023-м, но об этом вам знать пока что рано.
И да, я не спас ещё никого. Ни единого человека. Но это не значит, что я когда-нибудь перестану пытаться.
Пассажир один не полетит
– Ничего не выйдет! Тут и вдвоём-то не взлетишь! А втроём точно никак! – пилот возбужденно размахивает руками.
Он только что пробежался до края обрыва, наверное, ещё и шаги посчитал. Воздух уже по-осеннему прозрачен и с высоты двух тысяч метров открывается великолепный вид. Словно топографическая карта под ногами. Желто-красные лесопосадки, зелёные виноградники… Вон там, чуть правее, игрушечные крыши деревушки Ассерджи.