Пассажирка
Шрифт:
— Не англичанка… — повторила Лиза еле слышно. — А… кто же она?
— Видимо, полька, — ответил стюард, подавая ей стакан. — Она читает польские книги. Горничная видела у нее в каюте…
Должно быть, стакан он подал неловко — раздался звон стекла, и метрдотель поспешил к стюарду с нагоняем. Лиза повернулась и пошла к выходу. Уже в дверях кто-то взял ее за локоть. Она резко вырвала руку.
— Это я, — засмеялся Вальтер. — Куда ты бежишь?
— Я хочу отдохнуть..
— Но, Лизхен, мы же собирались идти в бар.
— А теперь я
— Раздумала? Но почему?
— Я слишком много выпила.
— Ну, детка, в баре мы найдем что-нибудь прохладительное. Танцы только начинаются.
— Нет, Вальтер… ты оставайся, если хочешь…
Пока они разговаривали, Лиза все время видела ее, ту женщину. Она шла за Вальтером, а когда он остановился, тоже остановилась неподалеку. Теперь она смотрела на них — нет, на нее. А Вальтер как бы нарочно задерживал Лизу — точно хотел, чтобы незнакомка могла получше ее рассмотреть.
— Не задерживай меня, Вальтер, — сказала Лиза, едва владея собой. — Я немного отдохну, а потом вернусь.
— Ты портишь мне все «удовольствие. — В его голосе звучала обида.
Как объяснить ему? Та направлялась к ним, в упор глядя на Лизу. Еще минута…
— Ради бога, Вальтер, пусти меня! — Голос ее истерически задрожал. — Иначе может произойти нечто ужасное!
Он отпустил ее руку, испуганный выражением ее лица, инстинктивно оглянулся, ища причину странного поведения жены, увидел незнакомку, еще раз взглянул на Лизу и больше не колебался.
— Идем.
Не говоря ни слова, он повел ее в каюту. По коридорам сновали парочки, сюда доносились приглушенные звуки музыки, отголоски веселья. Войдя в каюту, Лиза почти упала в кресло. Вальтер некоторое время молча стоял перед ней, потом глухо произнес:
— Значит, я знаю не все… еще не все…
— Возвращайся на бал, — чуть слышно сказала она, — жалко терять вечер…
Вместо ответа он пододвинул стул, сел рядом с женой, взял в свои руки обе ее маленькие ладони.
— Выслушай меня, Лиза. Если есть что-то такое, что я мог бы узнать… из других источников… будет лучше, если я узнаю это от тебя.
Она молчала. Тогда он повторил более настойчиво:
— Будет плохо, очень плохо, если кто-то другой… откроет мне глаза. Ведь ты этого боишься, правда? — Вальтер повысил голос.
Лиза зажала уши.
— Не кричи! — потребовала она. — Не кричи!
Он схватил ее за плечи.
— Успокойся! Немедленно! — приказал он, бледнея от волнения; потом снова сел рядом с ней и спокойным, хотя и Напряженным, голосом продолжал: — Послушай, Лиза. Перестань бояться и постарайся все обдумать. Если есть что-то серьезное, я должен это знать. Хотя бы для того, чтобы меня не' застигли врасплох, когда… чтобы иметь возможность защищаться… И ' защищать тебя. Тебя тоже. Понимаешь? Одно мне уже ясно: она тебя знает, эта англичанка. Но я не понимаю, почему это тебя так пугает…
— Она не англичанка, — прошептала Лиза.
— Не англичанка? А кто же?
— Полька.
— Ах, вот как!.. Она тоже была… там?
Лиза отрицательно покачала головой.
— Так что же тогда? — допытывался он, отирая пот со лба. — Что? Ведь та… Марта… погибла?
Молчание.
— Разве ты не говорила?..
Лиза резко подняла голову, Вальтер увидел ее лицо, ожесточенное, решительное.
— Нет, ничего подобного я не говорила, — произнесла она холодно. — Когда я уезжала из Освенцима, она была жива. — И внезапно закричала, прижимая к лицу кулаки: — Понимаешь? Жива! Жива!
Вальтер отодвинул стул. Снова, как и накануне, он подошел к иллюминатору, ища чего-то взглядом, хотя за стеклом была ночь и слышалось только завывание ветра. Он искал, лихорадочно искал ответа. Потом стремительно повернулся к Лизе.
— Ты была добра! — воскликнул он почти умоляюще. — Была добра к ней! Так чего же?.. — Он увидел съежившуюся в кресле фигурку жены, опущенную голову и что-то пугающе чужое во всем ее облике. — Разве что… — задумчиво произнес он, — разве что этот бункер, куда…
— Нет! Ее поместили туда не по моей вине.
Я понятия не имела, за что ее взяли. Может быть, она прибыла в лагерь с приговором? Правда, уже за несколько дней до этого я заметила, что с ней творится неладное, но вытянуть из нее что-либо было невозможно. Она не слышала, когда к ней обращались, не отвечала на вопросы, вела себя как помешанная. Не считаясь с лагерными порядками, она часами сидела перед бараком, уставившись в одну точку, словно не могла оторвать взгляда от видневшихся на горизонте гор. Вероятно, она не спала по ночам, потому что глаза у нее покраснели, а зрачки расширились, как у наркоманов. Я заметила также, что другие заключенные стараются не шуметь, проходя мимо нее, а однажды увидела, как они уговаривали ее поесть.
Я вызвала капо.
— Что происходит с Мартой?
— Не знаю. Она… ничего не ест. Совершенно ничего.
Все выяснилось в тот же день. Под вечер на склад явился Грабнер, начальник политического отдела. То, что Марта встала при его появлении, меня не удивило. Таков был устав. Мне и в голову не пришло, что его приход ка-ким-то образом связан с ней. А она. знала. Не успел Грабнер подойти к ней, чтобы проверить номер, как она направилась к дверям. Молча, даже не взглянув в мою сторону, будто меня вообще не было в комнате. Можно подумать, что она с величайшим нетерпением ждала этого момента. А ведь все заключенные прекрасно знали, что такое политический отдел. Я задержала на минуту Грабнера, с которым была в хороших отношениях:
— Что она натворила?
Он загоготал в ответ.
— А вот это мы и выясним.
Мне стало как-то не по себе, но вместе с тем я облегченно вздохнула:
— Значит… особых причин нет?
— Причины всегда найдутся. — Грабнер наклонился ко мне. — У нее здесь был жених. Он сидит, ну и ее нужно… Чтобы одному не обидно было, что другой гуляет на свободе, и., наоборот. — Он снова расхохотался.
— Давно? — спросила я.