Пастор
Шрифт:
— А те фото с нами… Стерлинг приложил максимум усилий, дабы выстроить потенциальную схему шантажа, и он вот так просто собирается отказаться от них?
Она закусила губу, снова бросая взгляд через плечо, чтобы перестроиться в другой ряд. Мне нравилась манера её вождения: быстрая, умелая, с привкусом агрессии, которая никогда не обернётся чем-то опасным.
— Не знаю, — сказала она беспомощно. — Он казался вполне определившимся, и да, трудно представить, будто Стерлинг так легко отступит и уйдёт, но и не думаю, что он стал
— Зато я думаю, — пробубнил я себе под нос.
Она услышала:
— Слушай, Стерлинг не святой, но несправедливо демонизировать его только потому, что он мой бывший. Да, он творил плохие дела, но из-за этого не становится психопатом. Он лишь избалованный мальчишка, которому никто и никогда не говорил «нет». И я, честно говоря, не считаю, что Стерлинг что-то сделает с этими фотографиями.
Она его защищает? Ощущалось так, словно она действительно защищает его, и это слегка меня разозлило.
— Он предложил вернуть тебе файлы? Или даже удалить их?
— Что? Нет. Но…
— Тогда я не думаю, что он планирует куда-либо уходить, — резюмировал я, не сводя взгляда с окна, за которым покрытые сумраком поля медленно переходили в разрастающийся город. — Он упоминал, что знает, что именно ты хочешь услышать, но это ещё не конец, Поппи. Для Стерлинга ничего не будет кончено, пока он не получит желаемое. Тебя.
Её рука скользнула поверх моей, и на мгновение я обиженно подумал о том, чтобы проигнорировать этот жест и не сплести наши пальцы вместе, — причинит ли ей это боль или покажет моё несогласие, я не был уверен.
Боже, я был таким козлом.
Схватив её за руку, я сильно сжал ту.
— Прости, — сказал я. — Это просто… Будто трезубец, направленный прямо в моё сердце. Я могу потерять тебя или свою работу — может, и то и другое.
— Ты не потеряешь меня, — настояла она, оглядываясь. — И ты не потеряешь свою работу. Пока не захочешь этого.
Я прислонил голову к прохладному стеклу окна. И снова он… Выбор. Чёрное и белое, день и ночь, одно или другое. Поппи или Бог.
— Милли знает, — ляпнул я неожиданно.
Я ощутил, как её рука напряглась в моей, и опять появился этот странный гнев: почему Милли — удивительная, надёжная Милли — тревожила больше, нежели Стерлинг? Но я перевёл дыхание и отбросил эти мысли. Я не позволю череде последних событий вбить клин между нами.
Я не допущу этого.
— Она не собирается никому говорить о нас, — заверил я Поппи.
А затем я поведал ей о произошедшем со мной вчера, в конечном итоге решив не скрывать от неё ничего, даже мои уродливые, глупые мысли, ибо был ей обязан. Я хотел быть ей обязанным. И действительно, чего я лишался? Я в любом случае был настолько близок к потере всего. И мог быть честным до конца.
Она слушала, пока я рассказывал ей обо всём: о Милли; о шантаже Стерлинга; о том, как я догадался, что она была с ним, ещё до его
— Я понимаю, мы не так давно знаем друг друга, — произнесла она. — Но тебе никогда не придётся беспокоиться о том, что я тебя обману. Этого не произойдёт. Точка. Я не изменяю.
— Я не имел в виду… — мне хотелось подобрать правильные слова. — Я знаю тебя, настоящую тебя, и знаю, что ты не причинишь мне каким-либо способом боли. Но ещё знаю, что Стерлинг для тебя больше, чем просто бывший парень. Я знаю, что между вами двумя есть нечто давнее и мощное, и именно это меня беспокоило, а не какая-то воображаемая слабость в твоём характере.
— Не имеет значения, какое прошлое между мной и Стерлингом. Я никогда не изменю тебе. Подобное не в моей природе.
Я надеялся, что это правда. Я очень сильно надеялся. Но мне пришло на ум, что я никак не мог быть уверен в её верности, ведь не существовало гарантии доверия любимому человеку, как и суда, куда можно было бы предъявить иск, если тот в конечном итоге тебя предаст. Решение любить её, довериться ей в отношении Стерлинга сделает меня уязвимым.
Но она уже была уязвима, любя мужчину, которому фактически не позволялось чувствовать к ней то же, поэтому, возможно, они были квиты.
Для поднятия настроения я сказал:
— Полагаю, я это понимаю. У Шона и Эйдена даже есть название-объяснение для таких людей, как ты; они дали этому имя «Ген Моногамии».
— Ген моногамии, — повторила она. — Думаю, в этом есть смысл.
Я откинулся назад. В поле зрения появился центр Канзас-Сити: стеклянные и кирпичные монолиты тянулись в сиреневое небо, ниже змеилась река серо-стального цвета.
— Ещё они шутят, будто у меня есть ген безбрачия, — продолжил я. — Хотя теперь я совсем не уверен, — отблески уличных фонарей и светофоров мелькали в автомобиле, пока Поппи ловко маневрировала в потоке машин, чтобы попасть в самое сердце города. — Возможно, это не ген безбрачия, — добавил я больше для себя, чем для неё. — Может, я ждал тебя всю свою жизнь.
Поппи втянула сквозь зубы воздух и свернула в переулок между двумя зданиями. Прежде чем я успел спросить её, что происходит, она остановила машину в парке и переползла ко мне на колени, отчего мой член с интересом оживился.
Её губы встретили мои с настойчивой, страстной, решительной жаждой, а её нетерпеливые руки были повсюду: в моих волосах, на груди, на ширинке джинсов.
— Я люблю тебя, — выдыхала она снова и снова, и напряжение нашей поездки растаяло. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. И прошу прощения за сегодня.