Пастор
Шрифт:
Она облизнула губы, и мне стало ясно, что сейчас я не единственный чертовски сильно возбуждён.
— Ты мой клиент, а я лишь танцовщица, идёт?
— Идёт, — повторил я.
—Ты же знаком с определёнными правилами приват-комнат, так?
Я покачал головой, будучи не в силах отвести взгляд от её фигуры, от дорогого белья на ней, от шёлковой полоски на шее, которую можно было бы так легко превратить в поводок…
— Итак, первым делом ты должен заплатить за своё нахождение здесь.
Затем Поппи положила руку на бедро, выглядя такой нетерпеливой и разгорячённой,
Она начала танцевать, и я откинулся назад, желая запомнить каждую деталь: как её ноги были обёрнуты вокруг шеста, пока она скользила по нему; как синие волосы задевали её плечи; как мышцы на её руках и плечах натягивались и напрягались друг напротив друга.
Приглушённый свет, громкая музыка, анонимность секса напоказ передо мной… Всё сочеталось с обжигающим пламенем в её глазах, словно Поппи желала меня: именно меня и меня прямо сейчас — теперь я понимал, почему Ирод предложил Саломее выбрать что угодно после того, как она станцует для него. Было нечто столь восхитительное в перетягивании власти между нами; в данной ситуации предположительно я сохранял весь контроль и достоинство, но в действительности всё было наоборот. Поппи завораживала меня, порабощала, пока я не захотел бы предложить ей не только деньги, которые она положила мне в бумажник, но и мой дом, мою жизнь и душу.
Поппи и её танец семи покрывал (прим.: также встречается вариант «танец семи вуалей». Согласно общепринятой легенде, первой исполнительницей этого танца была иудейская царевна Саломея, которая исполнила этот танец для царя Ирода. Во время танца она сбрасывала с себя семь накидок, пока не осталась обнажённой. Можно сказать, что это был древний стриптиз. Ирод был так восхищён Саломеей, что пообещал ей исполнение любого желания взамен на ещё один танец. По совету своей матери Саломея попросила принести ей голову Иоанна Крестителя на блюде. Как утверждает Евангелие от Матфея, Ирод исполнил своё обещание. Так в Библии был описан прообраз роковой женщины).
Потом она наклонилась, и я отвлёкся тем фактом, что теперь её задница была спереди и по центру и что сквозь ткань мне была видна тень её складочек — я бы дал любую клятву прямо тогда, лишь бы поласкать её там.
Я пошевелился, пытаясь найти для себя больше места в своих джинсах, но это было бесполезно. Вслед за тем передо мной возникла Поппи, положила ладони на мои колени и развела их в стороны достаточно широко, чтобы встать между ними. Она повернулась так, что её попка оказалась прямо напротив моего лица, и настолько близко, что было возможно различить отдельные цветы, вышитые на её нижнем белье, так что я провёл по ним пальцем.
Она перехватила
— Ты должен заплатить больше, если хочешь прикоснуться, — промурлыкала Поппи, и я последовал за Иродом по пути духовной погибели, потому что для неё не существовало слишком высокой цены.
Без каких-либо возражений я отдал деньги, которые были засунуты ею в лифчик. Затем она направила мои руки по своим бёдрам и провела ими по бокам, а после вернулась к груди. Мгновение я поиграл с её стикини, одновременно любя и ненавидя незнакомое ощущение того, что её соски недоступны для меня.
Она села ко мне на колени, прижимаясь задницей к моей эрекции, и положила голову мне на плечо, когда я ласкал её сиськи. Я уткнулся носом в её шею:
— Держу пари, ты проделываешь подобное со всеми приходящими сюда парнями.
— Только с тобой, — ответила Поппи бархатным голосом, извиваясь на мне; трение о мой член заставляло меня тихо постанывать. Она развернулась, таким образом оседлав меня. — Ты же знаешь, — произнесла она тем же низким, мурлыкающим голосом, — я никогда не позволяла никому делать этого, но, если хочешь, дам тебе увидеть мою киску.
Да, пожалуйста.
— Мне бы этого хотелось, — очень горжусь тем, что мне удалось не пропищать, будто я подросток.
Она протянула руку, и я снова вытащил бумажник. Оно и к лучшему, что это была лишь игра, ведь я бы никогда не смог себе позволить Поппи на жалованье священника.
После получения своей платы она запрыгнула на сцену и снова широко развела ноги, оттянув с промежности полоску ткани, чтобы показать мне то, что я желал увидеть. Это был влажный и соблазнительный розовый оттенок в тускло-голубом свете комнаты — цвет, который художники эпохи Возрождения должны были использовать для изображения Небесного света.
Загипнотизированный, я наблюдал, как она медленно проводила своей рукой вдоль шеи и вниз, мимо груди к нежному подъёму лобковой кости. С того местечка Поппи вычерчивала размашистые и лёгкие круги вокруг своей киски: широкую спираль через нижнюю часть живота и внутреннюю поверхность бёдер — выводя те ближе и ближе; когда в итоге она задела клитор, я испустил дрожащий вздох, не представляя, как сдержусь.
Она тоже вздохнула от прикосновения, толкаясь бёдрами навстречу своей руке, будто бессознательно пыталась трахнуть воздух, и из-за невозможности коснуться её киски я начал терять самообладание. Разве она не знала, что я мог бы заполнить её? Разве не знала, что я мог бы доставить ей удовольствие, если бы она позволила мне?
Я встал и подошёл к возвышению. Наши лица были на одном уровне, и я не сводил с неё глаз, скользя ладонями от её коленей к внутренней поверхности бёдер, отчего мои пальцы оказались слишком близко к её киске. Я повторил движение, на этот раз осмелившись приблизиться, гадая, подпустит ли она меня, возьмёт ли её похоть верх над правилом о деньгах. Я пробежался большими пальцами по её складкам, и Поппи вздрогнула — как и я — потому что, святое дерьмо, она была влажной. Настолько влажной, что я знал: мне удастся погрузить в неё свой член без всякого сопротивления.