Пастырь
Шрифт:
Есаул взял командование «парадом» на себя и всё исполнил в точности. Поэтому, когда толпу пленных вывели из пакгауза и поставили вдоль длинной, истерзанной пулями стены, то злые напряжённые физиономии казаков произвели нужное впечатление на разом притихших блатарей. Даже подошедшему поглазеть на представление полковнику показалось, что казаки выглядывали из-за пулемётов, как голодные злые цепные псы из собачьей будки. Спустит хозяин с цепи, и разорвут стайку дворовых котов на кровавые ошмётки. Солдатский строй, ощетинившийся зловеще сверкающими на солнце штыками, тоже не добавлял оптимизма блатной компании.
– Требуем суда по законам Временного правительства! – раздался выкрик какого-то
– Дезертиров судят по законам военного времени, – вышел чуть вперёд есаул и поднял оголённую шашку. – И мера наказания одна – расстрел! Рота, цельсь!
От такого резкого оборота дела у блатной братвы дыхание перехватило. Никто, оказывается, не собирался возиться с преступниками. Каждый знал грешок за собой, но настоящих дезертиров были единицы. Большинство из пленённых урок только весной вышли по амнистии из тюрьмы и даже никем не призывались на фронт.
– Приостановите казнь! – внезапно разнёсся громкий голос вышедшего из-за спин солдатской шеренги чернобородого верзилы, облачённого в монашескую рясу. Лик его тоже был грозен, но поднятый над головой медный крест сверкнул лучом надежды. – Есаул, дайте шанс грешникам покаяться перед смертью.
В толпе обречённых взорвался общий крик. Все взывали к справедливости, но никто не решался шагнуть из тени от высокой стены пакгауза к залитой солнечным светом полосе, контролируемой чёрными зрачками винтовочных и пулемётных стволов.
– Кто желает покаяться и вступить в святое воинство, дабы искупить свою вину кровью – сделайте шаг к истинному свету и преклоните повинную голову! – громко, нараспев, читал, словно молебен служил, рослый батюшка. Он не слушал суетных оправданий грешников, а лишь призывал к спасительному действу.
И, будто подгадав момент, налетел жуткий порыв ветра, поднявший из-под стены наметённую временем пыль. Серое облако удушливой волной накатилось на грешников, засоряя глаза и забивая ноздри. Почти на ощупь люди неосознанно делали шаги к спасительному свету. Лишь выйдя на солнечную сторону, они чувствовали неимоверное облегчение, словно сбрасывали с плеч невидимый давящий груз. Дышать становилось легко и свободно, только глаза слезились, очищаясь от пыли тёмной скверны.
Откуда ни возьмись, перед бредущей к свету плачущей паствой возникли письменные столы с форменными бумажными бланками. Требовалось лишь вписать личные данные рекрута и получить подпись. По уговору с полковником присланные писари споро оформляли документы почти что добровольцев. Никто из ступивших на спасительный путь грешников не желал возвращаться в давящее душу и тело серое марево в тени гиблого пакгауза. Люди надеялись на продолжение жизни, на возможность сбежать по пути следования эшелона к фронту или чуть позднее уползти из полевых окопов. Может, кого-то поймают, может, расстреляют, но шансов выжить потом будет гораздо больше, чем у оставшихся стоять под прицелом обозлённых казаков. Суровых палачей не разжалобить стенаниями о гуманности и милосердии законов Временного правительства. В том, что псы самодержавия с удовольствием разорвут дезертиров на части острыми зубами пулемётных лент, не сомневался никто.
Когда все грешники единодушно подписались в мобилизационных документах, рекрутов построили в длинную колонну и под конвоем повели на склады переодеваться в солдатскую форму. Лишённые вожаков, усталые и голодные, полностью деморализованные бандиты понуро брели по запасному пути, спотыкаясь о шпалы.
– Отлично сыгран спектакль, господа, – подойдя к Алексею и есаулу, похлопал в ладоши полковник. – Я сам чуть не прослезился, глядя на искреннее раскаяние грешников. Да и остальная массовка у вас хороша. Особенно замечательно казачки роли палачей сыграли. Я уж подумал, что кто-то из них вот-вот сорвётся и полоснёт пулемётным огнём по толпе. Фарс удался на славу.
– Приказа не было, потому и не стреляли – недовольно нахмурившись, козырнул начальнику эшелона новый комендант города. – Господин полковник, разрешите обратиться к батюшке Алексею?
– Могли бы, есаул, и не спрашивать разрешения, – криво усмехнулся полковник. – После телеграфной «молнии» из ставки командующего фронта я теперь уж и не знаю, кто тут чином старше.
Есаул на несколько секунд опешил, но, не ведая воинского звания руководителя операции, решил пока к важной фигуре обращаться по-граждански:
– Батюшка Алексей, главарей разгромленной банды расстреливать будем по-настоящему или мне казаков убирать от пулемётов?
– Уводи станичников, – милостиво махнул ладонью инок. – Я супостатов другим методом обезврежу.
Есаул отдал честь странному иноку и, круто развернувшись на каблуках, строевым шагом отошёл от двух командиров выше его по рангу.
– Вы, господин Ронин, – не ведаю вашего истинного воинского звания, – внушаете к себе уважение даже незнакомым офицерам, – завистливо улыбнувшись, покачал головой полковник и достал из кармана кителя скомканную бумажную ленту телеграммы. – А знакомые предостерегают от любого конфликта с вами. Так мне и телеграфировали: «Категорически запрещаю вступать в конфронтацию с упомянутым объектом. Все согласованные с ним действия считаю оправданными. Любую некодированную передачу информации о нём запрещаю. На узловой станции немедленно обратиться к начальнику отдела контрразведки и передать подробный письменный отчёт о произошедшем контакте с объектом. После личного ознакомления объекта с содержанием приказа телеграмму сжечь. Подпись: полковник контрразведки фронта Кондрашов Э. П.»
И это начальник эшелона ещё не знал, какой он устроил переполох в штабе контрразведки своим запросом о Сыне Ведьмы. Дежурный офицер нижнего звена управления, ознакомившись с текстом, сразу смекнул, что тыловые гарнизоны городов захватывают в плен не каждый день. Зашифровав запрос, не сомневаясь в срочности, он направил его «молнией» в штаб фронта, логично рассудив, что там быстрее найдут нужного адресата. Кондрашова, хоть уже и не майора, в штабе знали и немедленно связались по телефону. Услышав кодовое сообщение о царе и Сыне Ведьмы, опытный контрразведчик понял, что такие детали мог знать только Алексей Ермолаев. Отложив текущие дела, полковник быстро изучил лаконичный текст и приказал дать ответ «молнией» высшего приоритета.
Эдуард Петрович меньше бы встревожился по поводу спущенной на дирижаблях в тыл нашим войскам роты немецкого десанта, чем появлению в провинциальном Александровске Сына Ведьмы. Чтобы справиться с немецким десантом, и пехотного батальона будет с лихвой, а вот Сына Ведьмы в условиях плотной городской застройки и полноценный полк не остановит. Кондрашов отлично помнил, как казак в одиночку вырезал в зимнем лесу полроты отборных егерей. И офицер считал большой своей заслугой, что отправил лихого революционера-головореза подальше в Сибирь. То, что парень долго там не задержится, он тоже отлично понимал. Однако, зная о романтических устремлениях юноши, надеялся направить его энергию на разрушение несправедливого общественного строя где-нибудь на американском континенте. А дошедшая через полгода информация о смерти Ермолаева и двух его дружков на Сахалинской каторге искренне развеселила офицера. В казнь Сына Ведьмы через повешение знающему чудо-казака офицеру не верилось. Алексей верёвки мог рвать, как гнилые нитки, богатыря цепью не удержать, а тут просто позволил себя повесить?