Пасынки Бога
Шрифт:
Проехав несколько кварталов, аль-Рашид понял: несмотря ни на что, он успел порядком проголодаться, — и предложил Владу сначала где-нибудь перекусить, а уж после ехать к тому в контору.
— Добро, — согласно кивнул Хватко, — голод не тетка, пирожка не подсунет. Заодно я вызову свою машину. А эту колымагу бросим, наверняка она в угоне. Может, тогда в «Чучхе»? Дешево и съедобно.
— В «Чучхе» так в «Чучхе», — пожал плечами Георгий. — Только сам заказывай, я с корейской кухней не знаком. Куда ехать?
Они свернули в один из кварталов Желтого округа. Немного попетляв в лабиринте пестрых, разукрашенных причудливыми иероглифами и аляповатыми драконами улочек, нырнули в какой-то двор. Загнали «тридцатку» между мусорными контейнерами и дальше отправились пешком.
Похоже, дядя был завсегдатаем этого заведения. Во всяком случае, официант, одетый в серый полувоенный френч, сразу и молча проводил их в отдельный кабинет, если таковым, конечно, можно считать угол, отгороженный бумажными ширмами; Влад Сулейманович показал официанту, тоже молча, два пальца, тот кивнул и, не выясняя заказа, моментально удалился.
— И что ты обо всем этом думаешь, дядя Влад? — первым нарушил молчание Георгий.
— Сначала расскажи, что с тобою случилось со времени нашей встречи в «Звезде Вифлеема».
Пока Георгий рассказывал, им принесли «пулькоги», «хве» (названия кушаний пояснял, естественно, Хватко), неизменный рис и пузатый графинчик рисовой же водки. Первое блюдо, что-то вроде обжаренных ломтиков говядины в сложном соусе, показалось Георгию вкусным, а второе — из сырой рыбы — абсолютно несъедобным; попробовав, он сморщился, отодвинул тарелку и попросил официанта повторить «пулькоги».
— Так что скажешь? — вновь спросил аль-Рашид дядю, закончив наконец рассказ. Почти полный, если не считать эпизода с Магогом, который он, держа данное слово, опустил. — Совпадение?
— Конечно же нет, — вздохнул Хватко, утирая салфеткой рот, и тяжело отвалился на спинку стула. — Особенно принимая во внимание давешнего червяка из канализации и тех ментов-андроидов.
— А кто стоит за этими атаками? Полагаешь, корпорация Муна? — уточнил Георгий, вытаскивая из кармана неизменную сигару.
— Без сомнения! Не думаешь же ты в самом деле, что наш вонючий друг был дрессированным питоном? Не-ет, мы столкнулись с использованием запрещенных биоинженерных технологий, это очевидно. А раз это очевидно, следовательно, за всем этим стоит Корпорация. Больше, ядрен-матрен, некому. У нас если кто на такое и способен, так только они, уммовцы, мать их… А свидетельницу эту, как ее бишь, — ну да, Романову, — кто убрал?
— Так твое мнение, что это не обычное самоубийство? Любовь-морковь и все такое?
— А сам-то как думаешь? — невесело усмехнулся дядя. — Ты ж ее дважды опрашивал, не я. Показалась она тебе психопатической личностью, экзальтированной особой?
— Скорее непроходимо глупой. Никаких суицидальных наклонностей я не заметил.
— Вот видишь! Конечно, надо дождаться результатов вскрытия, тогда узнаем, чего ей там, понимаешь, вкололи. Но наверняка что-нибудь с ней сделали… И заметь — опять прямо в здании их долбаного офиса. Ничего не боятся, суки! А теперь и за тебя взялись. Да-а… Видать, здорово ты достал их своим расследованием, на больную мозоль наступил, не иначе… Одного не могу понять — с чего они именно на тебя окрысились? Почему, если на то пошло, не на меня? Я-то хоть под их бизнес копаю, а ты что? Ну, пытаешься дознаться истинных причин гибели Омарова, хорошо… гм… ну и что? Неужто там все настолько серьезно? Не понимаю!
— Я пришел к тем же выводам… — начал Георгий, но в этот момент запульсировал его нарком. — Извини, кто-то прорывается.
Это было письменное послание от Гоголадзе. Сенатор сообщал, что вынужден немедленно лететь в Тифлис, причем по делу, связанному с расследованием; суть дела никак не уточнялась.
— Так вот, — продолжил аль-Рашид, дочитав письмо, — я пришел к тем же выводам. И оказался в том же тупике. И знаешь, Влад, на сегодняшний момент вижу единственное объяснение этим атакам: Инвойс Омаров, как и все прочие «сыны Муна», умер насильственной смертью, и Корпорация пытается теперь это скрыть. А еще, сердцем чую, в этом замешана одна корпоративная крыса… Некто господин Репо Субвенций Грантович.
— Начальник СВК? — удивился Хватко.
— Именно. Не знаю пока, правда, каким образом, но… Кстати, я тут подсчитал средний срок жизни всех тринадцати усыновленных, вышло — десять лет…
— Ты имеешь в виду продолжительность их жизни после усыновления? — уточнил дядя.
— Понятное дело.
— Да зачем?! К чему, скажи, Корпорации убивать этих долбаных «сынов»?! Из-за их тел? Чтобы поскорей на органы пустить, пока, понимаешь, те не испортились? Чушь собачья! Это то же самое, что, добывая промышленным способом алмазы, отбирать отдельные из них, прятать в огромной куче дерьма, а потом сызнова их оттуда выковыривать! Бессмысленно и грязно.
— Согласен. Дело не в их телах или органах. — Георгий примолк, задумчиво катая сигару в ладонях. — Постой-ка! Каждый новый «усыновленный» получает причитающиеся ему миллиарды в свое полное распоряжение, так? Так. Однако тут есть маленькое «но»…
— Какое же?
— Он не может их никому завещать.
— К чему ты клонишь? — насторожился Влад Сулейманович.
— После его смерти все эти денежки возвращаются в «Фонд Муна», то бишь вместе с телом достаются Корпорации.
— И что?
— А то. Как, по-твоему, должен вести себя человек, который твердо знает, что не сможет оставить своего состояния ни детям, ни родственникам, ни даже друзьям. И в могилу с собою забрать их тоже не сможет.
— Тратить должен. Транжирить шальные деньги напропалую, — усмехнулся Хватко.
— Вот! — воскликнул аль-Рашид.
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Влад Сулейманович, — что «сынов Муна» убирали, чтобы предотвратить чрезмерную растрату денег Фонда? Почему бы тогда не ликвидировать их сразу? Сам же говоришь: средний срок жизни «усыновленного» — десять лет. А ведь некоторые протянули и дольше.
— Ну-у… — неуверенно пожал плечами Георгий, — чтобы не вызывать подозрений, наверное.