Пасынки Джихада
Шрифт:
Омоновцы стреляли, пока патроны не кончились, длилась вся эта благодать минуты полторы, не меньше!
А потом стало очень тихо…
Иванов связался с омоновцами (пока стреляли, они не отвечали — видимо, недосуг было) и попросил прекратить баловать. Те обещали — больше не будут.
Мы обошли дом, на женской половине обнаружили трёх женщин и двух девчонок лет десяти-двенадцати. Одна девочка была ранена в руку по касательной — шальная пуля залетела. Женщины сами бинтовали её, вопреки обыкновению, всё делали молча, не вопили, только
Из «гостей» Муратовых никто не ушёл. Было их пятеро, и все умерли от естественных для моджахеда причин. Один, самый шустрый, попытался рвануть через окно кухни на параллельную, вот по нему как раз и долбили омоновцы. Разнесли — как тот старенький дуршлаг…
Затем началась обычная в таких случаях суета. Во дворе выл Султан, стоя на коленях перед растерзанным телом отца. Именно выл — надрывно, тонко, с такой болью, что аж в дрожь бросало.
Иванов кому-то звонил по своей мобиле. Наверное, рассказывал Власову, как это мы тут «на минутку заскочили кое-что уточнить».
Командир омоновцев торопливо разговаривал с кем-то по рации. Докладывал, отчего это тут получился такой шум. Скоро здесь будет полно народу и нам не дадут работать. Поэтому, пользуясь «оперативной паузой», следует кое-что сделать.
Я сходил к нашей пострадавшей «Ниве» (без бампера, без кожуха, радиатор чуть ли не всмятку — как не потёк, одному механическому богу известно!), взял свою камеру и принялся снимать трупы. Лица крупным планом. Двое получились отвратно, гранатные осколки сильно подпортили физиономии.
Вася с Петрушиным деловито обыскали убитых, ножи, понятное дело, забрали себе, оружие выложили во дворе. У того, что пытался удрать через окно. Петрушин обнаружил простреленную в двух местах записную книжку, а в заднем кармане джинсов небольшой плотный конверт — целый и невредимый. В хорошем месте лежал, потому и не пострадал.
Записную книжку и конверт Петрушин отдал Иванову. Иванов слегка приободрился: в блокнотах этих товарищей порой бывают довольно интересные сведения, которые могут здорово пригодиться в работе. При условии, что их правильно расшифровать.
Книжка была пухлая, исписана от корки до корки, текст из-за прострелов частично фрагментирован — надо работать в стационаре.
А конверт мы вскрыли, достали оттуда листок и прочли несколько строк, что были на нём начертаны.
Ничего особенного: воинское звание в кратком варианте, фамилия, адрес и дата. Вот верхняя строчка: «п-к Руденко, г. Пятигорск, ул. Юбилейная, 5 ноября…»
Внизу — ещё три фамилии. Все полковники, адрес почему-то общий, только квартиры разные… Видимо, живут в одном подъезде.
Да, и ещё… Фамилия Руденко была перечёркнута красным фломастером. А рядом, видимо, для верности, стояла жирная красная галочка.
Фамилии остальных трёх были чистые. И дата напротив них стояла другая, у всех одна и та же — шестое ноября.
— Твою мать, — тихо пробормотал Иванов, посмотрел на часы и озадаченно поскрёб подбородок. — Вот же, мать твою… Ну и как нам теперь?
Эмоции полковника были мне понятны. Сегодня как раз шестое, до конца шестого ноября осталось три часа, а мы понятия не имеем, где наши загадочные дагестанцы… И сколько, вообще, таких групп, на которую мы только что напоролись, находятся в славном городе Пятигорске…
Глава 9
Диверсант
— Бункер получился — просто на загляденье.
— Точно. Если не знаешь, ни за что не заметишь…
Я уже говорил: укрытие в автомастерской Арсен соорудил на пять баллов. Как будто его где-то специально этому обучали. Шарип показал его мне, когда докладывал обстановку, но сейчас я специально обратил на это внимание.
Итак, по обстановке мы разобрались. Теперь самое время разобраться с пленными и нужно побыстрее отчаливать, пока город ещё не проснулся.
Бойцы Шарипа отодвинули в сторону верстак, подняли плиту, обнажив чёрный зев выложенного кирпичом колодца. Наши даги смотрят на творение Арсена угрюмо, с тоскливой обречённостью. Не хотят в дыру. Они опытные, родились на Кавказе и знают: если сажают под землю, значит, будут держать долго. Судя по их взглядам, они бы не прочь опять в багажнике поваляться, только бы не лезть в это прекрасное укрытие.
— Сам делал, Арсен?
— Сам. Ну, помогали, конечно… Но в основном всё сам.
— Сколько работаю, в первый раз вижу такое. Золотые руки у тебя, Арсен!
— Угу…
Арсен на похвалу не ведётся. Изобразил подобие улыбки, но по-прежнему напряжён, всем своим видом показывает: вам здесь не рады, убирайтесь побыстрее!
Это неправильно. Никто не заставляет мою «связь» лобызать мне ноги, взрываться на городской площади или, паче того, добровольно класть ко мне в постель своих дочерей.
Но вот так себя вести он точно не должен. Как это «так»? А как ведёт себя нормальный горец, когда к нему без спросу вламывается гяур, которого он по каким-то причинам не может убить или выгнать, и начинает распоряжаться, как у себя дома. То есть полный тихий саботаж на грани взрыва эмоций, который может обернуться чем угодно.
Кстати, к Шарипу он относится совсем по-другому.
Мне всё равно, чем вызвано такое отношение: что они оба одной нации, а я другой, или просто из-за того, что я не вышел ростом и лицом. Некогда разбираться. Я поступлю проще: сейчас быстренько решу все наши проблемы и заодно воспитаю свою «связь»…
Руденко всё это время как бы не в себе. Вид отсутствующий, взгляд какой-то рассеянный, блуждающий, постоянно трёт глаза и трясёт головой (хотя его никто по голове не бил). Такое впечатление, что ему кажется, будто он спит и видит сон. Скверный такой сон, как после обильного застолья с неумеренным возлиянием. Сейчас глаза протрёт как следует, проснётся, и всё кончится…