Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте)
Шрифт:
— Я давно говорил, что блоки надо разделить на подблоки. Когда большая орггруппа всякий раз у нас проблемы.
— Большая группа — это экзотика. Тем более на «Е». С легкими блоками проблем нет — ну, дома подождут своей очереди. Пригласим. А на «Е5» это не пройдет. Отпускать домой нельзя. Не в тюрьме же держать по несколько месяцев! И делить блоки нельзя. Маленькие помещения очень давят на психику.
— Ну, придется отправлять за тысячу километров.
— Придется. Плохо, конечно. Родственникам-то как ездить? Два часа
— Можно на Рождество, на Пасху.
— Нужно. Но этого мало. Все равно социальная депривация.
— Евгений Львович, давайте так. Тех, кто нам поможет на следствии, оставляем в Кириополе, а самых упрямых — за тысячу километров.
— Саша, такой подход… Я понимаю, что вам хочется облегчить себе жизнь. Но самый упрямый человек — не обязательно самый испорченный. Понимаешь, у человека, который никого не сдает, есть хотя бы варварская мораль. Есть от чего отталкиваться. А те, кто все выкладывают, чтобы вы за них попросили, зачастую не знают ничего, кроме шкурного интереса. С ними работы больше.
— Но должен же у людей быть стимул для того, чтобы нам помогать. Евгений Львович, передо мной сейчас сидит человек, который рассказал очень много, причем девяносто процентов сам…
— И на основании показаний которого сейчас идут облавы в городе.
— Да. Но показания которого только что спасли жизнь двум людям, к которым у вас совершенно особое отношение.
— Как?
— Евгений Львович, это пока конфиденциальная информация, не распространяйте.
— Хорошо…
— Оба живы: и Хазаровский, и Вальдо.
Над СДЭФ Салаватова вылетел вверх протуберанц.
— А я прошу для него только «Е2», — продолжил Нагорный. — Он виноват, но никого лично не убивал, не пытал. Человек мирный, образованный, немолодой и никого третировать не будет.
— Психолог посмотрит. Если ПЗ будет хоть сколько-нибудь приличное, «Е3» обещаю. Но в комнате, возможно, запрем. Посмотрим насколько можно и главное, насколько нужно. Все-таки депривация хороша в малых дозах. Как будет себя вести. Но «Е2» в данном случае невозможно.
— Хорошо. Минут через пятнадцать привезем. Ужином покормите?
— Конечно.
— Евгений Львович, мы с ним под БП последний час общались, и, надо заметить, очень эффективно. Он пока не помнит, но будет постепенно вспоминать. Вы там проследите, чтобы он ничего с собой не сделал.
— Саш, не учи ученого. Проследим.
Нагорный отключился и посмотрел на Салаватова.
— Руслан Каримович, с кровью выбил. Будет вам «Е3». А я жду сочинения.
— Все-таки что я сказал? — глухо спросил Салаватов. — Чтобы в «сочинении» не дублировать.
— Продублируете ничего страшного. Вы рассказали самое главное: про заминированный гравиплан. Причем даже вспомнили, где заложена бомба. За что вам особая благодарность.
— Я не знал, где была заложена бомба, — сказал Руслан Каримович, —
— Да? — усмехнулся Нагорный.
— Саш, может быть, — прокомментировал Гера. — Где-то слышал краем уха, а след в памяти остался. У меня не в первый раз такое. С помощью БП иногда можно вытащить информацию, которую человек не осознает. Психологи, кстати, этим пользуются на полную катушку. Во время психологических опросов.
И я вспомнил свой психологический опрос, во время которого ярко, словно наяву, видел моего отца, отдающего приказы перед взрывом пассажирского корабля, унесшего жизни трехсот человек. Я не знал, что я это помню.
— Я действительно их спас? — спросил Салаватов.
— Да. Не переживайте, — усмехнулся Нагорный. — После психокоррекции ваше отношение к этому факту изменится на прямо противоположное. Будете бога благодарить, за то, что мы не допустили их гибели.
— Я своим подопечным всегда тоже самое говорил, — вздохнул Руслан Каримович.
— Все. Руслану Каримовичу надо ехать, ужинать, спать, подписывать согласие, писать сочинение, — сказал Нагорный. — Так что не можем более задерживать.
И в комнату вошел конвой.
Салаватову сомкнули наручники за спиной и вывели из кабинета. Камилла де Вилетт ушла следом.
— Она с ним поедет? — спросил я.
— Конечно, — кивнул Нагорный. — Надо же проверить, что ужин не пересолен, белье чистое, душ исправен, кондиционер работает, внутреннее кольцо выдали и вообще права клиента не нарушаются.
— Со мной Руткевич не ездил, — заметил я.
— Артур, ну еще в Открытый Центр ездить! Там же всем устройства связи оставляют и отпускают домой на выходные. Можно хоть в юридический комитет Народного Собрания жаловаться, если что не так, хоть в ИКК, хоть по всему свету.
— Вообще-то, нас надо всех разогнать к чертовой матери, — заметил Венгер. — Речь шла о жизни или смерти, а мы эту сволочь обедом кормили и интересовались качеством борща.
— Ага! И меня в первую очередь, — сказал Нагорный. — Я весь день гуманизмом занимался и допрашивал под детектором, хотя было совершенно очевидно, что клиент больше всего не хочет под БП. Но, с другой стороны, ты помнишь, с чего все началось? Смешно сказать! С подделки медицинской справки и фальсификации доказательств.
— Да-а. Я ему еще три месяца обещал, — улыбнулся Кирилл Васильевич.
— А теперь, сколько будет? — спросил я.
— Три года, — сказал Нагорный.
— Только психокоррекция?
— Возможно, с реабилитацией. По крайней мере, с реабилитацией в стационаре. Понимаешь, у них теория, что после трех-шести лет изоляции, пациент практически не в состоянии адаптироваться в обществе. Поэтому они больше трех лет стараются не держать, если только это не «F». Самый длительный курс психокоррекции был у Анри Вальдо. Три года. Остальное, как ты знаешь, не по воле психологов.