Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте)
Шрифт:
И тихо мне:
— Зря ты меня не послушал. Большой катастрофы не случилось, конечно. Но не красиво это, не по-мужски.
Я не сразу понял, что это он об апелляции.
Я взглянул на Марину, и лучше бы я этого не делал, потому что она смотрела на Нагорного так, что ей впору было напомнить, что у него жена, двое детей и вообще он ей в отцы годится.
И уж было собирался что-нибудь ляпнуть по этому поводу, но Нагорный закашлялся тем самым жутким кашлем, как в первый день нашего совместного больничного существования.
И я отвел его к скамейке.
Во двор выбежал
Так что партия осталась незаконченной. По результатам первых семи лунок выиграла Марина.
Вечером мне сообщили, что кассационное разбирательство назначено через неделю.
— Кто будет рассматривать дело уже известно? — спросил Нагорный.
Он лежал под капельницей, но это не делало его менее разговорчивым.
— Осипенко, какая-то.
— Осипенко не какая-то, а Карина Юрьевна, — с уважением заметил Нагорный. — Очень грамотный юрист.
Я уже знал, что высокая оценка судьи Нагорным не сулит мне ничего хорошего.
— Я понимаю, почему твой адвокат так оптимистичен, — сказал он. — Руткевич, ведь, да?
Я кивнул.
— Ты ранен, — продолжил Нагорный, — валяешься в больнице на соседней кровати со мной. Еще два года назад, до реформ Хазаровского-Ройтмана, действовала система смягчающих и отягчающих обстоятельств. И суд давал срок с их учетом. Сейчас все эти обстоятельства никого не волнуют. Если только не меняют категорию преступления. То есть, например, если ты просто кого-то убил — тебя отправят в блок «С», а если еще и ограбил — то в блок «D». Но на продолжительность психокоррекции даже это не влияет. Она зависит исключительно от твоего внутреннего состояния и либо нужна, либо нет. И делать ее будут ровно столько, сколько необходимо психологам, чтобы нормализовать ситуацию.
— Руткевич не знает современной практики?
— Да знает. Просто есть корреляция между наличием «смягчающих обстоятельств» и продолжительностью лечения. И сейчас есть. Но это корреляция, а не причинно-следственная связь. Положительные моменты — не причина сокращения курса, а проявление лучшей психологической ситуации, которую нужно меньше корректировать. Но твое ранение не может быть таким симптомом. Просто случайность. Увы!
— То есть шансов по-прежнему нет? — спросил я.
— Никаких, — беспощадно повторил Нагорный.
За неделю я научился попадать в недостижимый песок, а Нагорный еще пару раз показывал нам «класс»: попав с первого раза в бочку, которую мы с Мариной благополучно проиграли, и, проведя мячик узким проходом на горке.
В последнем случае он даже не закашлялся и обошелся без капельницы.
Вечером, за день до предполагаемого кассационного разбирательства, к нам в палату зашел Игорь Николаевич.
— Артур, был запрос из суда о том, можете ли участвовать в судебном заседании. Я сказал, что нет.
Честно говоря, я не понимал, почему я не могу участвовать в заседании, если каждый день играю в гольф.
— Это почему? — спросил Нагорный.
— Александр Анатольевич, Артур, конечно,
— Ну, ладно, — сказал генпрокурор. — Специалисту виднее.
— Заседание отложили на десять дней, — сказал врач. — Этого нам хватит.
— И через десять дней, чтоб был там, как штык, — сказал Нагорный.
— Да, куда ж я денусь, — заметил я. — Если я там не буду, как штык, император меня заживо сварит в кипящем жидком азоте.
Вечером пришла еще одна новость.
— Артур, а ты знаешь, что Кривин не подал апелляцию? — спросил Александр Анатольевич. — Сегодня был последний срок. Признаться, я удивлен. Думал, уж эта сволочь подаст немедленно.
— Так может, он невиновен, — заметил я.
— Может. Но тогда зачем было выжидать десять дней? В ОПЦ можно было пойти сразу. Уже бы все было ясно, он бы был дома, и душа у него не болела, что нужно идти на психологический опрос. Ну, ладно. Посмотрим, что завтра будет.
Утром события развивались.
— Сейчас около одиннадцати, — заметил Нагорный. — В десять утра наш общий знакомый Кривин должен был явиться в Центр. И не явился.
— Как это?
Мысль о том, что туда можно вот так взять и не явиться, просто не приходила мне в голову.
— Она и не должна приходить в голову законопослушному человеку, — сказал Александр Анатольевич.
— И что теперь?
— Хуже всего, что психолог не может с ним связаться. Чтобы доехать до Центра, надо сделать над собой некоторое усилие. Не у всех получается. Тогда психолог свяжется, напомнит, может и домой заехать. Может и с полицией. И доставят в Центр. Если только клиент не болтается в петле. Вешаться из-за этого конечно глупость несусветная, но у меня был один такой случай. Единственный раз, когда я пожалел, что мы не взяли человека под стражу. Можно было. Там курс был больше раз в двадцать, чем может случиться у нашего журналиста. Но что-то непохоже на Кривина в петле болтаться.
— За ним сейчас поедут?
— Уже. Минут через пятнадцать узнаем, что там.
Через пятнадцать минут выяснилось, что дом Сергея Кривина пуст и, видимо, покинут несколько дней назад.
— М-да, — сказал Нагорный, — чтобы человек ударился в бега перед психологическим опросом — это первый случай в моей практике. Даже, если виновен. Ну, месяц психокоррекции максимум!
В палату вошел Игорь Николаевич.
— Господа, к вам император, — сказал он.
Хазаровский вошел, как всегда, движением ладони приказал нам не вставать, кивнул мне и подсел к Нагорному.
По-моему, генпрокурор морально приготовился к очередной головомойке. По крайней мере, вид у него был настороженный.
— Саша, как ты себя чувствуешь? — традиционно начал Леонид Аркадьевич.
— Почти отлично. Уже работаю.
— Я заметил.
Когда человек выходит в Сеть через кольцо связи, мысленно разговаривает по нему, записывает на него, внешний наблюдатель может вообще ничего не заметить. Разве что тот факт, что сосед твой отключается от реальности и почти перестает реагировать на окружающее.