Патриарх Гермоген

Володихин Дмитрий Михайлович

Тело, положенное у всех на виду, выглядело нетленным. Одежды за 15 лет нимало не обветшали. От покойного отрока происходили чудесные исцеления. Люди подходили к открытому гробу, видели это, узнавали об исцелениях и приходили к разным выводам. Кто-то заговорил о святости невинноубиенного царевича, кто-то — о фальсификации. Так, иноземцы Конрад Буссов, Исаак Масса и Петр Петрей сочли чудеса, совершавшиеся у гроба, ловкой проделкой царя Василия [29] . Процессию с телом Дмитрия встречал по дороге из Углича, близ Москвы, сам государь в окружении духовенства; тогда на него напали те, кто верил в Самозванца более, чем в святого отрока. «Шуйский, как говорят, был едва не побит камнями, хотя дворяне усмирили народ прежде, чем он собрался» ^{127} , — сообщает французский наемник Жак Маржерет.

29

Конрад Буссов оставил

весьма эмоциональное свидетельство. Бог весть откуда происходит его уверенность в том, что святость Димитрия — ложная. Буссов с недюжинным упорством обличает ее, выдумывая новые и новые аргументы. Возможно, сыграло роль предубеждение протестанта, скверно относившегося к православному вероисповеданию. Вот его слова: «Шуйский, которому это было важнее, чем кому-либо иному, решил вывести русских из заблуждения и поэтому послал 30 июня в Углич вырыть труп настоящего Димитрия, убитого там в детстве, пролежавшего в земле 17 лет (так у Буссова. — Д. В.) и давно истлевшего, перевезти его в Москву и похоронить в той же церкви, где лежат прежние цари. Сделано это было лишь для того и с той целью, чтобы простонародье узнало и увидело, как дерзко оно было обмануто Димитрием, а теперь снова может дать себя обмануть второму появившемуся Димитрию. А чтобы эта дурацкая затея выглядела как можно лучше, Шуйский приказал сделать новый гроб. Он приказал также убить одного девятилетнего поповича, надеть на него дорогие погребальные одежды, положить в этот гроб и отвезти в Москву. Сам же он вместе со своими князьями, боярами, монахами и попами выехал с крестами и хоругвями встретить тело царя, которое он велел пышной процессией внести в церковь усопших царей. По его повелению было всенародно объявлено, что князь Димитрий, невинно убиенный в юности, — большой святой у Бога, он, мол, пролежал в земле 17 лет, а его тело так же нетленно, как если бы он только вчера умер. И орехи, которые были у него в руке на площадке для игр, когда его убили, еще тоже не сгнили и не протухли, точно так же и гроб не попорчен землей и сохранился, как новый. Кто желает его видеть, пусть сходит в царскую церковь (nach der Kayser Kirche), где он поставлен; церковь всегда будет отперта, чтобы каждый мог туда пойти и поглядеть на него. Шуйский подкупил нескольких здоровых людей, которые должны были прикинуться больными. Одному велели на четвереньках ползти к телу св. Димитрия, другого повели туда под видом слепца, хотя у него были здоровые глаза и хорошее зрение. Они должны были молить Димитрия об исцелении. Оба, конечно, выздоровели, параличный встал и пошел, слепой прозрел, и они сказали, что им помог св. Димитрий. Этому поверило глупое простонародье, и такое неслыханное и страшное идолопоклонство началось перед телом, что Господь Бог разгневался и одного человека, представившегося слепым и хотевшего, чтобы св. Димитрий снова сделал его зрячим, там же в церкви лишил зрения. Другого, прикинувшегося больным и велевшего нести себя к Димитрию, чтобы найти там помощь, Бог наказал так, что в церкви он умер. Когда это кривляние привело к тому, что даже дети стали замечать, что это только чистый обман и подлог, Шуйский приказал закрыть церковь и никого больше в нее не пускать, объявив, что слишком много людей беспокоило св. Димитрия. Они его рассердили, нужно оставить его на некоторое время в покое и до той поры ему не досаждать, пока он не придет в хорошее расположение духа». — Буссов К. Московская хроника. 1584–1613. М.; Л., 1961. С. 134–135. Примерно то же пишет и Петрей: Петр Петрей. О начале войн и смут в Московии. М., 1997. С. 325–326. Исаак Масса оценил всё происходившее вокруг гроба царевича как «плутовство», но сам он так и не смог пробиться сквозь толпу к телу, чтобы как следует разглядеть его: Исаак Масса. Краткое известие о Московии в начале XVII в. С. 161–162.

Однако Церковь, весьма осторожная в таких случаях, не нашла ничего поддельного в том, что происходило вокруг останков Дмитрия. Царевич был прославлен в лике святых. По городам отправились посыльные с грамотами, возвещавшими о новоявленной святости.

Таким образом, Филарет Никитич идеально выполнил поручение царя и ничем не помешал ему во время коронации. Но государь уже выбрал иного архиерея на патриаршее место; оставалось лишь покориться монаршей воле.

Гермоген, еще не поставленный в сан, вместе с Василием Ивановичем встречал мощи царевича Димитрия, и уже тогда его именовали патриархом: «Первосвятительный Гермоген, всеа Россия великий патриарх, всесоборне иконам воследуя во сретении новомученика, таже во славе своей царь и по нем того синклита чин, потом несочтенное всенародное множество»^{128}.

Филарет, кажется, не воспринял Гермогена как личного врага. Он понимал: восхождение Гермогена на высшую ступень церковной иерархии совершилось не какими-то интригами казанского владыки, но одной лишь волей царя.

Впоследствии меж ними не случалось открытых конфликтов. Гермоген неизменно проявлял к Филарету доброе отношение. Быть может — из смирения, быть может — из соображений политических: Филарет все же имел большое влияние. Внука своего, Андрея Крылова, Гермоген отдал в чине сына боярского на службу к митрополиту Ростовскому ^{129} . [30] В свою очередь Филарет, сделавшись патриархом в 1619 году, сохранил о Гермогене хорошие воспоминания. На

страницах летописей, возникших уже в патриаршество Филарета, Гермоген неизменно выступает как праведник, добрый пастырь, светоч твердой веры во тьме Смуты. Более того, время от времени он изображается духовным наставником самого Филарета, чуть ли не нравственным образцом для подражания ^{130} . Странно было бы проявлять подобное отношение к врагу или недоброжелателю…

30

В 1620-х годах патриарх Филарет и царь Михаил Федорович дали А.С. Крылову земельное пожалование в память о подвигах Гермогена и его собственных службах.

Помимо тихого, безгласного Исидора, могущественного, но нелюбимого государем Филарета и духовного ратоборца Гермогена претендовать на патриаршую кафедру мог еще тот… кто совсем недавно покинул ее. Притом не по своей воле.

Речь идет об Иове, занимавшем патриаршее место с 1589 по 1605 год. Он честно выступил против Самозванца. Его свергли вопреки желанию духовенства. Так отчего бы не вернуть столь достойному человеку положение главы Русской церкви?

Этого не произошло.

Объяснений может быть два.

Во-первых, из разных источников известно, что Иов к тому времени потерял зрение. Так, создатель Хронографа говорит о нем: «На престол патриаршеский возведен был Гермоген, казанский митрополит, хотя Иов патриарх еще тогда был жив, но не возвратился на свой престол, ибо доброзрачные зеницы его замутились и свет сладостный был отнят от очей его»^{131}. То же сообщают и другие источники. К тому же летом 1606-го Иову оставалось жить менее года: дряхлость подступила к нему.

С другой стороны, к слепоте Иова добавлялось, вероятно, подозрительное отношение Василия Шуйского. Слишком явная дружба установилась между первым русским патриархом и семейством Годуновых. А для Шуйских Годуновы — никак не друзья.

Так или иначе, а патриаршую кафедру Иову возвращать не стали.

3 июля 1606 года совершилось главное событие в жизни Гермогена. Он взошел на кафедру патриарха Московского и всея Руси. Обряд совершался в Успенском соборе и повторял в деталях церемонию 1589 года, когда поставлялся в сан Иов. Как сообщает Чин поставления Гермогена на патриаршество, роль «поставляющего святителя» сыграл митрополит Новгородский Исидор. Он держал во время церемонии лампаду и посох. Гермоген отдал поклоны царю и поставляющему архиерею, митрополит Новгородский провозгласил: «Благодать Пресвятого Духа нашим смирением имеет тя патриархом в богоспасаемом граде царствующем Москве и всего Российского царствия». Древняя московская святыня, посох святого Петра-митрополита, перешел от него к новопоставленному патриарху. Затем царь передал Гермогену золотую панагию, «манатею» и белый клобук^{132}.

Гермогену предстояло без малого пять лет патриаршества и около года мук в узилище…

Эта книга посвящена святителю Гермогену, а не Василию Шуйскому и не России времен патриаршества Гермогена. Поэтому нет никакой пользы в подробном пересказе всех перипетий Смуты, пришедшихся на те годы, когда Московскую патриаршую кафедру занимал Гермоген, а царский престол — Василий IV. Однако проповеди, послания, поступки главы Русской церкви нерасторжимо связаны с главнейшими событиями эпохи и вне их контекста просто непонятны. Значит, хотя бы в самом кратком виде следует представить канву титанической борьбы государя с изменами, мятежами, а затем и с вооруженной интервенцией Сигизмунда III.

Ей отдано несколько страниц, следующих ниже.

Слухи о том, что вместо «царя Дмитрия Ивановича» в мае 1606 года убили какого-то «литвина», «немчина» или же «ляха», начали распространяться сразу после того, как власть в Москве перешла к Василию Шуйскому. Огромная часть южнорусских земель оказалась заражена ими в первые же месяцы нового царствования.

Любимцы Лжедмитрия бежали из Москвы в те места, которые когда-то явились колыбелью Смуты и плодородной почвой, отдавшей лучшие соки армии Самозванца. Там беглецы всеми силами поддерживали слухи о том, что «истинный государь» скрывается от Василия Шуйского, но скоро явится с новыми силами — восстанавливать справедливость.

Самозванчество сделалось популярным. Из исторического небытия возник самозваный «царевич Петр» — неистовый казачий вожак. То одна темная личность, то другая порывалась выдать себя за «тайного государя Дмитрия». Не какая-нибудь голытьба, «народные массы», «несчастное крестьянство», а в первую очередь дворяне и даже аристократия «второго ранга» баламутили русскую провинцию. Князья Григорий Шаховской и Андрей Телятевский (блистательный полководец!), видные дворяне Михаил Молчанов, Истома Пашков, Прокофий Ляпунов сделались лидерами антимосковского брожения. Молчанов какое-то время выдавал себя за Лжедмитрия I и даже официально назначил «царским воеводой» искусного военачальника Ивана Болотникова — слугу князя Телятевского.

Присяга Василию IV на колоссальном пространстве южных окраин России, Северской земли, Рязанщины оказалась сорванной. Путивль и Елец превратились в столицы мятежа. Казаки, посадские люди и все прочие, кто пожелал примкнуть к бунту, влились в отряды восставших дворян провинции.

Летом — осенью 1606 года Болотников и прочие «полевые командиры» мятежа с боями двигались к Москве. В октябре они уже заняли позиции неподалеку от южных стен русской столицы. Но Василий IV подтянул войска, договорился о переходе на свою сторону части повстанцев и разгромил болотниковцев. Зима 1606/07 года — время ослабления мятежа, час торжества законной власти.