Патриарх Гермоген

Володихин Дмитрий Михайлович

Верно в том, что Гермогену достались искренняя любовь русского народа, уважительное отношение властей и восхищение «книжных людей» его времени. Да, о нем писали в самых светлых тонах.

Иван Тимофеев называл Гермогена «мужем апостолообразным», который одним лишь «языком единым со устами», как мечом, «посекал» антихристовых пособников — сторонников латынства и польского короля Сигизмунда^{369}.

Князь С.И. Шаховской именует патриарха «новым исповедником», автор «Казанского сказания» — «твердым адамантом и непоколебимым столпом»^{370}.

А ершистый и высокомерный Хворостинин, никого, кажется, не считавший себе ровней, одному Гермогену высказывает поклонение и восторг. И такой искренностью, такой пронзительной правдой

веет от слов этого человека, изъязвленного сумасшедшей гордыней! Осенью 1612 года, после того, как поляки сдали Кремль земским ополченцам, Хворостинин с несколькими боевыми товарищами явился в Чудову обитель. Он искал могилу Гермогена. «Добравшись до монастыря, — пишет князь, — мы воздали хвалу божественному архангелу Михаилу, чудесам его подивились и великого святителя чудотворца Алексея прославили. Здесь же, поредевшую братию встретив, мы спросили о мученике и страдальце за Христа патриархе Гермогене такими словами: “Где вы положили пострадавшего от еретиков за Христа, нашего учителя, скажите нам? Где успокоенное слово лежит у вас, где положена втайне драхма царя небесного, где священный, незаслуженно отвергнутый церковный сосуд положен, где воин и заступник веры нашей, ответьте нам? Где спит недремлющая мысль о Боге, где сладостные слова наши втайне положены, где вовеки неприкосновенное богатство, где испытанное серебро втайне лежит у вас, где изрекающие истину честные золотые уста? Не таите не могущего утаиться!” И найдя тело его, мы горячие хвалы страданию его воздали и говорили: “Учитель святой! Не прогневайся на нас, не внимающих словам твоим и проклятие безрассудно заслуживших, но прости наши провинности и очисти нас от беззаконий, чтобы, укрепившись словами твоими, мы победили прежнюю дерзость твоими молитвами к Богу, так как мы считаем тебя живым и после смерти. Не смогли еретики отклонить тебя от православия, и ты за веру поистине жестоко пострадал, людей вразумил и церковь спас. Помоги же и мне, недостойному!” Поклонился я гробу его и из-за великой его любви ко мне долго я у гроба оплакивал то, что он удостоился венца мученичества за Христа в дни наши последние»^{371}. В глазах князя Хворостинина Гермоген — святой человек, великий мученик за веру.

Но при всем том Русская церковь причислила Гермогена к лику святых лишь в начале XX столетия. А всё происходившее до того можно назвать «гражданским» почитанием.

Патриарха, исповедничавшего за православие, считали святым некоторые его современники, быть может, многие, но не Церковь как единый организм. Вне всякого сомнения, Гермоген считался истинным героем, подвижником.

Автор этих строк верит в то, что всякая канонизация — не плод каких-то политических или культурных устремлений Церкви, и даже если они есть, то не имеют первостепенного значения; основа у этого церковного действия совсем другая.

Канонизация стоит на мистическом фундаменте. Бог вселяет в церковную иерархию мысль о ней, наполняет архиереев жаждой осуществить ее. И происходит это тогда, и только тогда, когда людям потребно явление нового святого — может быть, через год, а может быть, через 300 лет после его земной кончины.

Уравнивать отношение к Гермогену до канонизации с отношением к Иову до канонизации не стоит. Первый патриарх Русской церкви не удостоился ярко выраженного почитания у современников и близких потомков. Его чтили, может быть, в старицком Успенском монастыре, где святитель Иов принял постриг, а впоследствии был погребен. Да еще высшее духовенство наше понимало, сколь значительна роль Иова в судьбах Церкви. Но народ в целом долгое время являл мало почтения к его памяти. Как мученик и подвижник он все-таки не воспринимался — тут его отличие от Гермогена несомненно.

Это различие в какой-то степени сохранилось до наших дней. Канонизированный в 1989 году, Иов по сию пору не прославлен в достаточной степени: смысл и благость его деяний не получили необходимого разъяснения.

Почтительное отношение к Гермогену могло привести к канонизации еще в середине XVII века, но этого не произошло.

Молодой царь Алексей Михайлович по совету знаменитого Никона сделал несколько важных шагов, укреплявших духовный авторитет церковной иерархии. Среди прочего, он велел из иногородних и столичных

монастырей доставить в Успенский собор мощи нескольких архиереев, снискавших добрую славу своим благочестием.

Именно тогда, между 1651 и 1653 годами, останки патриарха Гермогена были перенесены из подземелья Чудовой обители в Успенский собор. Там их поставили у юго-западного угла здания, в деревянной гробнице, обитой синим бархатом, по соседству с великой святыней — Ризой Господней. Почитатели Гермогена впоследствии легко находили место, где покоилось его тело, — по высокому медному шатру над соседствующей Ризою.

Перенесение останков святителя произошло, скорее всего, близ февраля — марта 1652 года^{372}.

При Алексее Михайловиче Гермогена уже считали «новым исповедником и блаженным», числили среди «царствующего града Москвы святых». Сам царь Алексей Михайлович именовал его таковым. В Успенском соборе по понедельникам после Фоминой недели пели панихиду «по новом исповеднике»^{373}. Имя святителя попало в некоторые месяцесловы и святцы.

Дело самым очевидным образом шло к канонизации, но всё же ею не закончилось. Благому начинанию, скорее всего, помешали бурные обстоятельства проводившейся тогда никоновской церковной реформы, а также конфликт между ее зачинателем и государем.

Вспышки местного почитания Гермогена постепенно рассеялись. Всероссийское причисление его к лику святых так и не состоялось.

В XVIII веке о Гермогене вспоминали мало; разве только Василий Никитич Татищев помянул его добрым словом^{374}. Следующее столетие принесло его имени большую славу. С любовью написал о святителе Н.М. Карамзин, но особенно важен отзыв владыки Макария (Булгакова), автора многотомной «Истории Русской Церкви».

По словам последнего, «имя патриарха Гермогена должно остаться бессмертным в истории России и Русской Церкви, потому что он ревностнее, мужественнее, непоколебимее всех постоял за ту и другую, он преимущественно спас их в самую критическую минуту их жизни, когда им угрожала крайняя опасность попасть под власть Польши и иезуитов и потерять свою самобытность. Неудивительно, если первосвятителя этого так высоко ценили и уважали современные ему русские люди»^{375}.

Когда в Новгороде Великом сооружался мемориал «Тысячелетие России», вспомнили и о святителе Гермогене. В составе многофигурного новгородского монумента есть и его скульптурный портрет.

В начале XX века вновь начались разговоры о канонизации Гермогена. Российская империя готовилась торжественно отметить два великих юбилея: 300 лет освобождения Москвы от поляков (1912) и 300 лет пребывания Романовых на русском престоле (1913). Военных и духовных вождей русского народа, сумевших вывести его в ту пору со дна глубокой пропасти, вновь поминали с теплотой. Именно тогда вложил Бог в сердца русского духовенства идею прославить Гермогена не как героя и подвижника, а как святого. И оказалось легко приступить к подобному делу — народ церковный давно был к нему духовно подготовлен, он даже подталкивал Священноначалие.

Сторонники причисления Гермогена к лику святых нашли немало аргументов в свою пользу, обратившись к далекому прошлому. За несколько лет вышло множество научных, популярных, журналистских трудов о нем. Среди фактов его земной, исторической судьбы издания того времени сообщают и другое, а именно то, что принадлежит судьбе мистической, загробной.

По словам одного из церковных биографов Гермогена, московское духовенство трижды могло убедиться в нетленности его останков. Еще при Алексее Михайловиче обнаружили: «…его останки в распавшемся гробе, по раскрытии могилы, оказались нетленными, вследствие чего не были опущены в вырытую уже могилу, а поставлены в новом гробе сверх пола Успенского собора под каменным надгробием… В 1812 году французы, отыскивая сокровища, святотатственно выбросили тело святителя из гробницы; по выходе неприятелей из Москвы мощи Гермогена найдены на соборном полу нетленными; во время реставрации Успенского собора к коронованию Александра III со стены упал камень, пробил надгробие и самый гроб, в котором опять открылись нетленные мощи святителя…»^{376}