Павел I
Шрифт:
Пален показал себя истинным гением зла. Его план был дьявольски изощрённым: оклеветать всех близких и верных Императору лиц, в том числе и ближайших родственников, и добиться, чтобы на их головы посыпались кары и опалы. Л этот факт можно будет уже открыто использовать как «окончательный факт» признания Павла Петровича душевнобольным. Но эта комбинация требовала ещё некоторого времени, которого у руководителя заговора не имелось.
Секретными повелениями в Петербург были вызваны Аракчеев, Линдерер и, особо ненавидимый Паленом, граф Ростопчин. Палену о царском секрете сообщил, по всей видимости, его «друг» Кутайсов. Если бы прибыли данные лица, особенно Ростопчин, то всё быстро бы прояснилось и Палену пришлось бы окончить свои дни в каземате или на плахе. Он же этого, конечно же, не желал, а потому была запущена в ход «ускоренная процедура»
Важно подчеркнуть один момент: «список заговорщиков», составленный Паленом, исчез без следа; вероятно, он был изъят в ночь Цареубийства или самим автором, или «верным подданным Британской Короны» Беннигсеном. Потом ни тот, ни другой, вспоминая «незабвенную ночь», ни полусловом не обмолвились о том, какие они бумаги искали и изъяли в царском кабинете…
В воспоминаниях Н. А Саблукова приведён странный разговор с Александром Павловичем и шефом своего полка Великим князем Константином, происшедший днём 11 марта. Тогда Александр Павлович сказал, что «Мы оба (с братом. — А. Б.) под арестом… Нас обоих водил в церковь Обольянинов присягать в верности». Выходило, что накануне Цареубийства Александр и Константин вынуждены были принести вторичную присягу на верность. Это какая-то странная, малоправдоподобная история. Сам Саблуков воспринял сказанное как розыгрыш.
Что вообще означала «вторичная присяга», если уже была принесена клятва в верности на Кресте именем Божиим? Что, прежняя была отменена и потеряла силу? Почему? Свидетельств о том, что Константин Павлович примыкал к заговорщикам, не существует. Если же братья клялись, что не принимали участие в злоумышлении, то тогда Александр Павлович оказывался дважды клятвопреступником. Если же они принесли вторичную присягу, то почему они «под арестом», и при этом Александр свободно разгуливал по Михайловскому замку! Почему именно Обольянинов водил их к присяге, а не «глава Церкви» — Император?
Думается, что Александр Павлович рассказывал всю эту нелепицу удивлённому дежурному офицеру только для того, чтобы создать требуемое «общественное мнение» о «жестокостях» Императора. Однако подлинного ответа, увы! получить уже невозможно. Вполне вероятно, что разговоры «об аресте» и «второй присяге» — легенда, пущенная в обращение из кругов заговорщиков.
Не исключено, что какие-то сведения о заговоре были доставлены Павлу Петровичу упоминавшимся Обольяниновым, ставшим жертвой «торжества свободы», наступившей якобы после воцарения Александра I. Генерал-лейтенант Пётр Хрисанфович Обольянинов (1751–1841) являлся видной фигурой Павловского царствования, человеком, чья преданность Императору Павлу не подлежала сомнению, и которого не удалость «свалить» заговорщикам. Со 2 марта 1800 года он исполнял обязанности генерал-прокурора Сената, т. е. следил за сохранением порядка и закона во всей Империи, и одновременно возглавлял Тайную экспедицию при Сенате, ведавшую розыскными и следственными делами.
Вполне вероятно, что именно Обольянинову стали известны какие-то подробности заговора, нежелательные Палену и его присным, и он сообщил об этом Императору. В пользу такого предположения говорит то, что ненависть к нему заговорщиков была по степени накала сравнима только с ненавистью к Ростопчину. Но, если Ростопчин в момент переворота был «не у дел», то Обольянинов 12 марта был арестован и с него «снимали дознание». [133] В пользу указанной версии говорит и то, что Обольянинова всю жизнь ненавидел Император Александр Павлович и, возможно, именно потому, что он знал о его подлинной роли. Генерал-лейтенанта изгнали с его поста сразу же после переворота, и ему не было предоставлено никакой иной должности. Единственное монаршее «благодеяние» верному слуге отца состояло в том, что, когда в 1819 году Обольянинова избрали предводителем дворянства Московской губернии, то Александр I «не возражал»…
133
В ночь Цареубийства Обольянинов не стал единственным арестованным. Были взяты под стражу и некоторые другие, верные Императору Павлу и воинокой присяге лица. В их числе: комендант Михайловского замка генерал- адъютант Н. О. Котлубицкий, генерал-лейтенант и командир Лейб-гвардии Измайловского полка П. Ф. Малютин, генерал-лейтенант и командир Лейб-гвардии Кирасирского полка Л. С. Кологривов.
Вечером в понедельник, 11 марта 1801 года, в Михайловском замке состоялся парадный ужин, на который, по обыкновению, кроме членов Императорской Фамилии, приглашались лица «по выбору Императора». Всего за столом находилось 19 персон. Император, Императрица, оба Великих князя с супругами, Великая княжна Мария Павловна. Среди прочих значились; статс-дама графиня Ю. И, Пален, фрейлина графиня Ю. П, Пален, фрейлина Е,П, Протасова, фрейлина AM. Голенищева-Кутузова, генерал-от-инфантерии М. И. Голеншцев-Кутузов, обер-камергер граф А. С. Строганов, обер-гофмаршал АЛ. Нарышкин, обер-камергер граф Н. П. Шереметев, шталмейстер С Л. Муханов, сенатор Н. Б. Юсупов, статс-дама МЛ. Ренне, статс-дама графиня Д. Х. Ливен.
С уверенностью можно сказать, что из всех присутствовавших только один человек — Великий князь Александр Павлович — знал, что через несколько часов произойдёт выступление заговорщиков. Он сохранял удивительное для него хладнокровие и перед Павлом Петровичем в тот раз не проявлял ни малейшего признака беспокойства. Как свидетельствовал князь Адам Чарторыйский, Александр Павлович уверял друга, что «сердце его разрывалось от горя и отчаяния».
Внешне то никак не проявлялось, кроме как разве в том, что «завтрашний Царь» сидел с отрешенным видом. Это не могло укрыться от внимания отца. «Сударь, что с Вами сегодня», — спросил повелитель Империи. «Государь, я чувствую себя не совсем хорошо», — последовал ответ сына-заговорщика. «В таком случае обратитесь к врачу и полечитесь. Нужно пресекать недомогание вначале, чтоб не допустить серьёзной болезни». Великий князь ничего не ответил, потупил глаза и вскоре чихнул. И тут Император поднял бокал вина и, обращаясь к старшему сыну, произнес тост-пожелание: «За исполнение всех Ваших желаний, сударь». Это были последние слова, которые услышал по своему адресу Александр Павлович от обречённого отца.
Ужин продолжался около двух часов и закончился в 10 часов вечера. Это была странная трапеза, больше напоминавшая поминальную тризну. Ощущалась какая-то гнетущая, предгрозовая атмосфера. В наиболее приподнятом настроении пребывал только Император Павел; он беззаботно беседовал с окружающими, сыпал остротами. Ещё в 1784 году в письме Н. И. Салтыкову Павел Петрович признался, что заметил одну особенность: когда его одолевает беззаботная весёлость, то всегда так бывает «перед печалью». Может быть, и в данном случае это являлось проявлением неосознанного предчувствия?
Возможно, радостное настроение Императора объяснялось и тем, что в тот вечер стол был сервирован новым сервизом, украшенным изображениями Михайловского замка. Павел I с восторгом разглядывал изображения и некоторые даже целовал. Существует утверждение, что он якобы назвал этот день «счастливейшим днём жизни», но за точность этого восклицания поручиться нельзя.
По окончании трапезы случился ещё один эпизод, в котором потом узрят вещий смысл. Император, встав из-за стола, остановился у огромного итальянского зеркала и, после краткого созерцания собственной фигуры, произнес: «Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нём с шеей на сторону». После Цареубийства в обществе циркулировало утверждение, что заговорщики «сломали Императору шею», т. е. шейные позвонки…
Ужин окончился около десяти вечера и, попрощавшись с сотрапезниками, Павел Петрович ещё имел беседу с лейб-медиком Гриве [134] о состоянии здоровья Х. А. Ливена (1774–1838), начальника военнопоходной канцелярии — должность, соответствующая положению военного министра. Он уже более двух недель не исполнял дел, ссылаясь на недомогание. Павел I подозревал симуляцию, но врач, по поручению Монарха посетивший Ливена, заверил, что тот действительно болен. Однако история не осталась без последствий: около И вечера Император отправил к Ливену нарочного с запиской, где предлагалось тому сдать все дела генерал-адъютанту князю П. Г. Гагарину (мужу фаворитки Л. П. Гагариной). Это было последнее повеление Императора Павла, которое уже не могло быть исполнено.
134
Именно Джеймсу Гриве 12 марта пришлось возглавить команду врачей и художников, которые пытались различными манипуляциями скрыть признаки насильственной смерти Императора Павла. Кто и в какой форме дал подобное поручение Гриве, не ясно.