Павел I
Шрифт:
Вышеуказанные ремарки необходимы для понимания того «христианского идеализма», который был присущ Императору Павлу I и направлению внешней политики Империи периода его царствования. Он-то как раз прекрасно понимал, что «Дело Империи» и «Дело Церкви» сосуществуют в неразрывном единстве, что его роль тем и неповторима, что он водитель «Православного Царства». Конечно, это не было неким законченным и совершенным богословским мировоззрением; это скорее интуиция, порыв, но которые явно наличествуют во многих деяниях Павловской эпохи.
Никто не знает, было ли это результатом духовного просветительства такого замечательного пастыря, как Митрополит Платон, или это — некое собственное личное наитие, но факт остаётся фактом; Павел Петрович был христианином
Потому и мир воспринимал Павел Петрович не только как «правитель Империи», но именно как «правитель Христианской Империи», что являлось синонимом поводыря христианского рода человеческого.
Именно христианское миропредставление Павла Петровича родило идею о потребном единстве христианского мира. Революция воспринималась им как совершенное зло, как козни антихриста, как вызов Богу, чему надо бескомпромиссно противостоять всеми силами души, всеми мыслями и делами. Революция — опасная и заразная болезнь, требующая сильной ответной реакции. Свержение монархии во Франции в 1792 году показало всему миру, что пал не только трон, но и алтарь, а иного и быть не могло. Бесовская вакханалия не могла ограничиться только свержением и убийством правителя «милостью Божией». Гонение на Церковь стало всеобщим и беспощадным; священники и монахи преследовались повсюду и истреблялись с непередаваемой жестокостью.
Хорошо известно о том, что Цесаревич Павел крайне резко и эмоционально воспринимал революционные безумства во Франции, где, по его словам, «развратные правила и буйное воспаление рассудка» попирали Закон Божий и традиционное мироустроение. Трудно удержаться от предположения, что если бы в начале 90-х годов XVIII века власть находилась у него в руках, то он ответил бы прямым ответным ударом. Екатерина же считала, что России не надо вмешиваться, что морального осуждения вполне будет достаточно. Действительно, ведь это же не война за Иран и Тибет, которая в середине 90-х годов так занимала Императрицу. 18 апреля 1796 года русские войска под командованием графа Валериана Александровича Зубова (1771–1804) — младшего брата последнего фаворита Императрицы — начали доенную кампанию против персов, захватив Дербент (10 мая) и Баку (И июня). Их продвижение вглубь персидской территории было прекращено только со смертью Екатерины II в ноябре 1796 года.
Придя к власти, Павел Петрович не считал необходимым вмешиваться в дела сопредельных стран и территорий. Он всё ещё придерживался своего старого убеждения; Россия должна заниматься самоустроением государства, а иностранные военные кампании истощают и без того скудные государственные ресурсы.
Однако обстоятельства международного порядка вынудили Императора изменить исходные миролюбивые представления. Французская республика времен Директории не только успешно отражала натиск монархической Европы, но добилась вполне ощутимых территориальных приобретений, начала демонстрировать свои всеевропейские экспансионистские устремления. В результате поражений, нанесенных Пруссии, Испании, Сардинии, Австрии, французы установили свой контроль над Бельгией, Голландией, Ломбардией, утвердили влияние в Южной Италии и Неаполе, заявили свои претензии на Рейнские области, Швейцарию, Геную и Ближний Восток.
Как мировая держава Россия не могла оставаться в стороне от разрушения установленного миропорядка. Это был побудительный мотив, так сказать, геополитического свойства.
Другой импульс, не менее важный, носил мировоззренческий характер; дать отпор противохристианскому нашествию. Он особо рельефно проявился в так называемом Мальтийском вопросе. Император-рыцарь выступил на защиту «братьев во Христе», которых в тот период олицетворял католический Мальтийский орден, а в широком смысле — весь католический мир, испытывавший страшный натиск со стороны безбожной революции. Без этого побудительного религиозного мотива невозможно объяснить многие аспекты политики Павла I, и её в таком случае можно представлять и «экстравагантной», и «глупой», и «безумной», и какой угодно ещё, но только — не подлинной.
Наставник Цесаревича Павла Петровича A.C. Порошин записал в дневнике 28 февраля 1765 года. «Читал я Его Высочеству Вертону [107] историю об Ордене мальтийских кавалеров. Изволил он потом забавляться и, привязав к кавалерии свой флаг адмиральский, представлял себя кавалером Мальтийским». Через несколько дней, 4 марта, тема была продолжена: «Представлял себя послом Мальтийским и говорил перед маленьким князем Куракиным речь». Павлу Петровичу только десять лет, а история одного из подразделений европейского духовного рыцарства уже произвела на него сильное впечатление.
107
Верто д’Обеф (1655–1735) — аббат, историк, член Ордена Капуцинов, член Парижской академии изящных искусств, автор трудов по истории Церкви.
Невозможно предположить, чтобы Павел Первый в свои зрелые лета не знал долгую и печальную историю догматического и канонического противостояния между Православием и Католицизмом, насчитывавшую к концу XVIII века почти тысячу лет. Но по-человечески ему, как и многим другим православным и католикам, было непонятно и неприятно столь острое отчуждение двух основных ветвей Христианства, ставших, по сути дела, разными конфессиями. Самодержец мечтал изыскать политико-нравственный механизм, позволивший бы преодолеть раскол и объединить всех, кто поклоняется Иисусу Христу, славит Его как Царя Света, почитает Его Начальником жизни.
Это было чрезвычайно необходимо перед варварским натиском революции, истребляющей всё и всех, символизирующих Веру Христову. 17 ноября 1800 года, принимая посланника Короля Неаполитанского Фердинанда IV герцога Антонио Серрикаприола (Серра Каприола), исполнявшего должность посла в Петербурге с 1782 года, Император Павел заявил: «Учитывая опасность фальшивой философии, приобретающей всё более широкое распространение, и против набирающего силу атеизма следует бороться, объединив усилия всех сил добра. Союз религий есть самая сильная преграда на пути распространения вселенского зла».
В новых исторических условиях старые религиозные споры и противоречия должны отойти на дальний план. Одним из средств консолидации Христианства Павлу I виделся Мальтийский орден. В 1798 году Император принял под своё покровительство орден Святого Иоанна Иерусалимского. Звание Магистра этого ордена было добавлено в титул Императора, а мальтийская символика включена в государственный герб. Полная императорская титулатура звучала после того следующим образом.
«Божиею поспешествующею милостью Мы, Павел Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Государь Псковский и Великий князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Самигальский, Самогитский, Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский, и иных Государь и Великий князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северные страны Повелитель и Государь Иверские земли, Карталинских и Грузинских Царей и Кабардинские земли, Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштинский, Сторнмаринский, Дитмарсенский и Ольденбургский и Государь Еверский и Великий Магистр державного Ордена святого Иоанна Иерусалимского, и прочая, и прочая, и прочая».