Павел I
Шрифт:
Пален выболтал то, что было на уме не только у него одного. Но, если такие люди, как Панин, прикрывали планы Цареубийства разглагольствованиями о «величии России» и об «оскорбленном достоинстве», то Пален рубил с плеча. Сам же он рук кровью пачкать не стал, перепоручив убийство братьям Зубовым и Беннигсену. Его главная задача в ночь Цареубийства сводилась к тому, чтобы «опекать» будущего Императора Александра и не позволить Императрице Марии Фёдоровне каким-то образом вмешаться в события.
Пален был мастером лицедейства высшего класса; он сумел обыграть такого впечатлительного и подозрительного человека, как Павел Петрович. Он втянул в сети свою жену графиню Юлию Ивановну, урождённую Шеппинкг (1753–1814),
Вместе с тем один эпизод, случившийся с его сыном (каким — неизвестно), очень способствовал укреплению доверия Императора к главе заговора, хотя он особого расположения к Палену не имел, а последние дни явно был настроен вскорости сменить этого человека. Так вот, после одного из вахтпарадов Пален-младший за нарушение «фрунта» — не явился на развод — был посажен Императором на гауптвахту. Пришедший с докладом к Императору военный губернатор и шеф столичной полиции по этому поводу не проронил ни звука. Павел Петрович, ощущавший, очевидно, свою горячность, объяснил Палену происшедшее; «Я рассержен, что Ваш сын отсутствовал на параде». В отвёт услышал то, чего совсем не ожидал: «Ваше Величество, — бесстрастно изрёк Пален, — наказав его, Вы совершили акт справедливости, который научит молодого человека быть внимательнее». Подобная точка зрения была понятна и близка Павлу Петровичу, который до конца своих дней оставался «рыцарем справедливости»…
К числу «идеалистов» относят часто видного персонажа из чёрного списка заговорщиков: графа Н. П. Панина. Брикнер особенно возвеличивал его, второго после Палена главного инспиратора заговора, приписывая ему множество добродетелей, которыми тот никогда не обладал. Вся его жизнь — сплошная интрига и политическая махинация. В 1790 году Панин женился на Софье Владимировне, урождённой Орловой — дочери графа Владимира Орлова. Это сразу вознесло его в ближний круг Екатерины II, которая чтила всех Орловых. Несмотря на еще весьма молодой возраст, он сразу же вышел на линию противостояния двух дворов и пытался спровоцировать Павла Петровича на какие-то действия против матери. Тут его ожидало полное фиаско, но Панин не угомонился. Его излюбленным занятием в Петербурге было кочевать из гостиной в гостиную и распространять часто им самим же порождённые слухи и сплетни.
На поприще интриганства Никита Петрович Панин порой добивался немалых успехов; именно он вовлек в сети заговора Великого князя Александра, первым озвучив возможность насильственного деяния, что обеспечило успех всей заговорщицкой операции. Панин же являлся и главным «идеологом» переворота. Он не был родоначальником тезиса о «сумасшествии» Царя, но именно Панин, прекрасно образованный, остроумный, настоящий «грандсеньор», настойчиво популяризировал в высшем свете идею о необходимости сначала только «заменить» Императора.
Очень важный нюанс; Панин порвал все связи с Православием и принадлежал к числу масонов «со стажем». Для подобных деятелей свержение и убийство Помазанника Божия не было страшным актом богоотступничества, а только — «политическим мероприятием». Потому он так много речей произносил, где постоянно фигурировали такие громкие слова, как «свобода», «справедливость», «человечность», потому в соответствии с масонской фразеологией он называл своих сообщников «друзьями добра».
Именно Папин усиленно муссировал слухи о том, что без переворота «грядёт народный бунт», а после выставлял цареубийц «спасителями» России. Этот тезис очень приглянулся лицам, задействованным в преступлении, хотя опасаться «народного бунта» не было ни малейшего основания. Для Панина убийство Павла I стало праздником. Своего сына, родившегося как раз в марте 1801 года, он назвал «Виктором», что символизировало «победу над драконом».
После воцарения Александра I Панин был осыпан благодеяниями. Он был возвращён к руководству Коллегией иностранных дел, сумев на какое-то время даже обмануть Вдовствующую Императрицу Марию Фёдоровну. Она прямо спросила его: «Может ли он дать честное слово, что не принимал участие в катастрофе?». И «честный идеалист» тут же ответил: «Ваше Величество, вероятно, будет достаточно, если я скажу, что меня в это время в Петербурге не было».
Вернув себе общественный статус, Панин, в силу прирожденной склонности к интригам, не мог успокоиться. Теперь он начал подкапываться под Палена, который возомнил, что может играть роль «кардинала Ришелье» при Монархе и вмешивался во все дела, в том числе и внешнеполитические. Недавний сообщник Пален вмиг оказался в оценках Панина «неумным», «самодовольным», «который соображает в наших делах не больше, чем в сапожном ремесле».
Когда Пален был удален, то «идеалист» Панин не успокоился. Теперь объектом его нападок стал… Император Александр I. Интригану открылось, что новый Император — слишком «молод», «малоопытен», «бесхарактерен», что его «интересуют только моды», «танцы» и «успех у женщин», и что Панин от нового правления «не ждёт ничего хорошего». Эти поношения стали известны Александру I, и 3 октября 1801 года Панин неожиданно для всех был выслан «в отпуск за границу» сроком на три года. Когда же граф в 1804 году вернулся в Петербург, то тут же последовало новое распоряжение Самодержца: немедленно покинуть столицу «навсегда» и жить в своём имении в Смоленской губернии.
Панина настигла кара, которая превышала всё то, что он имел ранее от «тирана» — Императора Павла. Но на этом дело не завершилось. В распоряжении Императора Александра находилось письмо (откуда оно к нему попало — не ясно), написанное Паниным и адресованное послу Уитворту, т. е. составленное не позже конца мая 1800 года. В нём тогда просто «баловень судьбы», двадцатидевятилетний граф уже прямо писал, что Император «не в своём уме» и его надо «убирать». Александр I показал письмо матери. После этого известия Мария Фёдоровна возненавидела Панина так, как только и может ненавидеть убийцу вдова убиенного. Когда в 1825 году на Престол вступил её третий сын, Николай Павлович, то она взяла с него слово не прощать Панина, и он прощения не получил. [128] Да и не заслужил он монаршего великодушия; граф ведь до самой смерти в 1837 году так ни в чём и не раскаялся…
128
На родственниках Панина эта нерасположение никак не сказалось. Сын Панина, граф Виктор Никитич (1801–1874), занимал видные посты; в 1841–1861 годах был министром внутренних дел, затем членом Государственного Совета.
Особняком во всем деле Цареубийства стоит фигура царского брадобрея — графа Ивана Павловича Кутайсова. Нет никаких свидетельств, что он входил в число заговорщиков, но он так плотно был окружён ими, что оказался фактически важным инструментом злодеяния. Невозможно предположить, чтобы Кутайсов желал смерти своего благодетеля — Императора Павла. Несмотря на свои явно не выдающиеся умственные способности, хитрый турок не мог не понимать, что в случае гибели Павла Петровича он потеряет если и не всё, то очень многое. А терять он ничего не хотел; у него настолько развилось самомнение, что застилало ему глаза на происходящее.