Паж герцога Савойского
Шрифт:
Как только герцог Карл удалился в свои покои, Эммануил бросился искать своего пажа. Он испытывал к Леоне странное чувство, ничем не похожее на то, что он питал к Шанка-Ферро. Чтобы спасти жизнь Шанка-Ферро, он отдал бы свою жизнь; за кровь своего молочного брата отдал бы свою; но и жизнь свою, и кровь свою — он все отдал бы, чтобы осушить одну-единственную слезинку, дрожащую на краю бархатистого века и на черных длинных ресницах Леоне.
Поэтому, увидев его слезы, он попытался узнать их причину. Уже год он замечал, что юный паж становится
— Я слишком счастлив, монсеньер Эммануил, и просто боюсь, что такое счастье не продлится долго!
Тут Эммануил в свою очередь качал головой. Но, заметив, что его настойчивость погружает Леоне в еще большую печаль, он брал его руки в свои и пристально смотрел ему в глаза, будто стараясь вопрошать его всеми чувствами.
Но Леоне медленно отводил глаза и мягко отнимал руки.
И Эммануил грустно отправлялся искать Шанка-Ферро, которому и в голову не приходило спросить, что с ним, взять его руки в свои и погрузить свой взор в глубину его глаз, настолько дружба, соединявшая Эммануила с Шанка-Ферро, отличалась от его дружбы с Леоне.
Но в тот день Эммануил напрасно искал пажа больше часу: он не нашел его ни в замке, ни в парке. Он спрашивал всех — Леоне никто не видел. Наконец он обратился к одному конюху; тот видел, что Леоне вошел в церковь и еще не выходил оттуда.
Эммануил побежал в церковь, мгновенно оглядел сумрачное помещение и действительно увидел Леоне в самом удаленном уголке самого таинственного придела.
Он подошел к нему почти вплотную, но паж, погруженный в молитвы, его не заметил.
Тогда он сделал еще шаг и, дотронувшись до плеча пажа, назвал его по имени.
Леоне вздрогнул и взглянул на Эммануила почти со страхом.
— Что ты делаешь в этой церкви и в такое время, Леоне? — с беспокойством спросил Эммануил.
— Молю Бога, — грустно ответил Леоне, — ниспослать мне силы осуществить один замысел…
— Какой замысел, дитя, — спросил Эммануил, — не могу ли я узнать?
— Напротив, монсеньер, — ответил Леоне, — вы узнаете о нем первый.
— Ты клянешься в этом, Леоне?
— Увы, да, монсеньер, — ответил мальчик с грустной улыбкой.
Эммануил взял его за руку и хотел увести из церкви.
Но Леоне осторожно высвободил ее, как он делал все последнее время, опустился снова на колени и жестом попросил юного герцога оставить его одного.
— Сейчас! — сказал он. — Мне нужно еще немного поговорить с Господом. В его голосе было что-то столь торжественное и грустное, что у Эммануила недостало сил сопротивляться. Он вышел из церкви и стал ждать Леоне у двери. Увидев его, Леоне вздрогнул, но не удивился.
— И скоро я узнаю эту тайну? — спросил Эммануил.
— Надеюсь, завтра у меня достанет сил вам все открыть, монсеньер, — ответил Леоне.
— А где?
— В этой церкви.
— А
— Приходите сюда в тот же час, что сегодня.
— А до тех пор, Леоне? — спросил Эммануил почти Умоляющим тоном.
— А до тех пор, надеюсь, монсеньер не заставит меня выходить из моей комнаты: я хочу побыть один и подумать…
Эммануил посмотрел на пажа, и сердце его горестно сжалось. Он проводил Леоне до дверей его комнаты; на пороге, когда тот хотел поцеловать ему руку, принц в свою очередь отнял руку и хотел обнять и поцеловать мальчика; но паж осторожно оттолкнул его, высвободился из его рук и невыразимо мягко и печально промолвил:
— До завтра, монсеньер!
И он исчез у себя в комнате.
С минуту Эммануил неподвижно стоял перед дверью. Потом он услышал, как Леоне задвигает засовы. И скрежет железа холодом пронзил его сердце.
— О Боже мой! — тихо проговорил он. — Что со мной такое и что я чувствую?
— Какого черта ты тут делаешь? — произнес позади Эммануила грубый голос, и тяжелая рука опустилась ему на плечо.
Эммануил вздохнул, взял Шанка-Ферро под руку и увлек его в сад.
Они сели рядом на скамью.
Эммануил рассказал Шанка-Ферро, что произошло между ним и Леоне.
Шанка-Ферро подумал с минуту, поглядел перед собой, укусил свой кулак и неожиданно воскликнул:
— Держу пари, я знаю, что это!
— Так что же?
— Леоне влюблен!
Эммануилу показалось, что ему пронзили сердце.
— Невозможно! — пробормотал он.
— Да почему же невозможно? — промолвил Шанка-Ферро. — Влюблен же я!
— Ты?.. И в кого? — спросил Эммануил.
— О, черт возьми, в Жервезу, дочь привратника замка… Она очень всего боялась во время осады, бедное дитя, особенно ночью, и я ее стерег, чтобы ей было спокойнее…
Эммануил пожал плечами, изображая этим жестом, что не верит в любовь Леоне к дочери привратника.
Шанка-Ферро принял этот жест за выражение презрения.
— Ах так, господин Кардинальчик! (Он продолжал именовать так иногда Эммануила, несмотря на то что тот был кавалером ордена Золотого Руна.) Не стройте из себя уж такого разборчивого… Я объявляю, что предпочитаю Жервезу всем прекрасным придворным дамам! И на турнире готов носить ее цвета и защищать ее красоту против кого бы то ни было!
— Жаль мне тех, кто вздумает спорить с тобой, Шанка-ферро! — ответил Эммануил.
— И ты прав, потому что я буду драться за честь дочери привратника так же яростно, как дрался бы за честь дочери короля!
Эммануил встал, пожал руку Шанка-Ферро и пошел к себе.
Решительно, как он сам сказал, Шанка-Ферро дрался слишком яростно, чтобы понять, что происходит в сердце Эммануила и в душе Леоне.
Эммануил же, хотя и был одарен необычайно тонкими чувствами и исключительно острым умом, проведя ночь в одиночестве, в тишине своей спальни, напрасно пытался понять то, что происходило не только в сердце Леоне, но и в его собственном.