Печальная принцесса
Шрифт:
Катя подумала тогда, что она заплакала просто от переизбытка чувств, от радости, наконец, что какой-то мужчина обратил на нее внимание и подарил ей дорогие духи. Волна постыдной зависти, вызванная подарком, затихла сама собой, и вместо нее что-то теплое, нежное поднялось и затопило уставшую от одиночества душу Кати. В ту минуту она подумала о том, что непременно тоже подарит что-нибудь своей квартирантке на Восьмое марта, какую-нибудь приятную безделицу, просто так, на память. Ведь они – подруги.
12
– Рома, ты идешь спать?
Роман лежал, растянувшись, на ковре перед телевизором, и смотрел куда-то в угол, в пол, в никуда, и на голос жены отреагировал лишь нервным вздрагиванием. Ему было даже лень поворачиваться. На какое-то мгновение ему вдруг показалось,
Зина стояла в дверях комнаты в желтом пеньюаре и напоминала заветренную яичницу. Как же ей не шел этот цвет! А ведь ей стоило усилий надеть это отвратное белье и прийти за Романом, позвать его спать, позвать к себе, в свой мир, в свою постель, в свое тело, истосковавшееся по телу мужскому. Она так и не поняла, что натворила, что это она во всем виновата, что, если бы не ее глупость, эгоизм и желание сохранить семью, которой уже давно не было, Лиля, возможно, была бы жива. И не исчезли бы из жизни Романа радость, любовь, наслаждение. А теперь он обречен всю оставшуюся жизнь испытывать угрызения совести, думать о той, которой уже нет и никогда не будет. Господи, да неужели все это не сон и Лиля действительно умерла?
– Зина, оставь меня, а? – простонал он.
– Ты напрасно так, – тихо произнесла Зинаида, приближаясь к нему и усаживаясь рядом на ковер. От нее потянуло сладкими духами. Он ненавидел этот запах, не понимал, как можно среди такого разнообразия ароматов выбрать самый отвратительный, тошнотворный.
– Ты хотя бы понимаешь, что произошло? – Он посмотрел на нее с отвращением. – Мы убили ее! Приехали, я сказал ей, что возвращаюсь к тебе, к детям, что между нами все кончено. Что это было со мной, что за наваждение? Как я мог сказать ей то, чего не было и никогда не может уже быть? Разве тебя устраивает такая жизнь? Разве ты не понимаешь, что я не люблю тебя и нас уже ничего не связывает?
– А дети? – Глаза ее стали быстро наполняться слезами, а кончик носа покраснел. – Рома… Вспомни, как хорошо нам было, когда мы познакомились, ты же сам говорил, что любишь меня, у нас любовь, мы – семья, тебе не нужен никто, кроме меня! Ты увлекся красивой девушкой, с кем не бывает, но все же проходит, прошло и твое увлечение Лилей, и ты, как честный человек, приехал к ней, чтобы сказать правду. Поверь мне, это не я, это ты принял это решение, зачем ты сваливаешь все на меня? Это ты решил вернуться в семью, успокоиться. Зачем давать ложную надежду девушке, у которой вся жизнь впереди и которая может еще сто раз выйти замуж?
– Но я любил ее! – возмущенный ее глупостью, воскликнул Роман.
– Это ты говоришь сейчас, когда знаешь, что ее уже не вернуть. Если бы она не погибла, ничего бы не было – всех этих разговоров, этого визита следователя. Мы бы с тобой уже давно спали… в обнимку. И перестань винить себя и меня – никто и ни в чем не виноват! К тому же этот визит следователя… Думаешь, он приходил сюда просто так? Да ее, скорее всего, убили! Один из ее любовников. Может, она знала или случайно услышала что-то такое, чего ей нельзя было слышать? Она же была любовницей Сквозникова, и ты прекрасно об этом знал. А там, где витают люди такого масштаба, где крутятся такие деньги, там и криминал. Может, кто-то из окружения Сквозникова положил на нее глаз, и она ответила взаимностью? Да мало ли чего не бывает между любовниками?
– Да что ты все заладила: любовники, Сквозников… Чего ты добиваешься? Хочешь напомнить мне о том, что у нее был Семен? Что у нее были мужчины, кроме меня? Это чтобы я не переживал по поводу ее смерти? Да что ты понимаешь, курица безмозглая?! Ты не знаешь, какая она была, и уже никогда не узнаешь! Вы… никто, ни ты, ни Сквозников, ничего о ней не знаете! Она была очень глубоким и тонким человеком и очень меня любила. Конечно, у нее были какие-то секреты от меня, но время от времени она мне что-то рассказывала. Мы с ней были близкими людьми, понимаешь? У нее вообще в жизни все сложилось трагически. Она была замужем за одним кретином, который бил ее, представляешь? Он бросил ее и сбежал в Москву, на заработки, и она, зная, что он все равно будет искать ее, жила в постоянном страхе его возвращения. Она, не имея ни образования, ни воспитания, прижилась в городе, нашла работу, сняла комнату и всего добивалась сама. А то, что Семен помог ей устроиться, поддержал ее… Но он тоже женат. Она и страдала оттого, что ее окружают лишь женатые мужчины, устроенные, а она хотела семью, детей. Внешне она выглядела всегда веселой, жизнерадостной, и только я, да еще Катька, у которой она жила, мы видели ее иногда совершенно другой, с опухшими от слез глазами, находящуюся на грани нервного срыва. Она была, повторяю, тонким и очень ранимым человеком. И теперь ее нет! Вот я и думаю: а что, если она любила меня и надеялась на то, что я разведусь?
И тут Роман замолчал. До него вдруг дошло, что он разговаривает с женой, а она не виновата в том, что он разлюбил ее, такую домашнюю, привычную, замотанную какими-то бесконечными заботами, хозяйством, детьми, работой.
– Зина?
Он посмотрел на нее с какой-то жалостью, даже нежностью, как смотрят на собаку, в которую сначала сгоряча швырнули шлепанцем, ударили больно по морде, а теперь жалеют, хотят прижать к себе и поцеловать в нос.
– Зина… Ты прости меня. Конечно, ты здесь ни при чем. Но Лиля… Ее нет. А мне так больно! Она была такой доброй, ласковой, она любила меня не меньше, чем ты. Зина, у меня болит вот тут…
И он постучал себя по груди, затем подполз к жене и положил ей голову на колени. Он чувствовал, что она тоже плачет, что тело ее вздрагивает, а на его макушку капают слезы.
– Нельзя так, нельзя, Рома, возьми себя в руки. А обо мне не беспокойся, главное, чтобы тебе было хорошо.
13
Она открыла глаза и поняла, что находится на самом дне колодца: под ногами стынет ледяная, настоянная на корнях разросшейся вокруг колодца яблони и тине, черная вода. Лиля встала и вытянула руки вперед, коснулась липких, гадких стен колодца, осклизлых деревяшек. Внизу кто-то пошевелился и застонал. Она нащупала ногой мягкое сырое тело, прикрытое полусгнившими лохмотьями – именно так представлялся ей труп ее мужа. Однако он и после смерти продолжал жить: то приходил к ней, вторгался в ее жизнь и наполнял вонью и страхом комнату, где она жила, трепал ей нервы, звал с собой в колодец, то теперь вот пригласил ее к себе, на самое дно. Она задрала голову и увидела круглое пятно ночного фиолетового неба. Там, наверху, в Хмелевке, лаяли собаки, пели пьяные песни уставшие после тяжелого крестьянского труда люди, ярко, сильно и чисто светила луна, заглядывая в колодец.
– Мне здесь скучно одному…
Виталий говорил откуда-то снизу, она не могла его видеть, но чувствовала, как он обнимает ее за ноги своими ледяными мокрыми руками, тянет вниз, к себе.
– У меня болит живот. И спина. Ты – сука, Лилька, так глубоко всадила нож! А где теперь этот нож? Ты им продолжаешь картошку чистить?
– Я его сожгла… ручка сгорела. Следов твоей крови не должно быть.
– Тебя все равно посадят, потому что ты – убийца. Ты убила меня. Тебе не страшно после этого жить?