Печальная принцесса
Шрифт:
– Какой еще Марк? О чем вы? – подвывая и горько плача на плече Ксении Илларионовны, спрашивала Катя.
Наташа сделала страшные глаза, показывая матери, что она сошла с ума – она не имела права открываться перед Катей, раз Рита посчитала, что еще не время рассказать Кате, что дело об убийстве ее подруги ведет ее муж, человек, которого Катя видит каждый день в этом доме, понятия не имея, кто он на самом деле.
– Поздно, – коротко бросила через плечо Ксения Илларионовна. – Ты разве не понимаешь, что она боится встречи с представителями правоохранительных органов, это давит на нее. А с Ритой я сама потом объяснюсь. Вот что, деточка, Катенька, я сейчас вам кое-что объясню, чтобы вы все поняли и ничего не боялись. Я не знаю, как вы познакомились с моей дочерью
– Случайно, на улице.
– Это было до того, как погибла ваша подруга?
– Это было на следующий день. То есть я вернулась домой под утро и увидела, что моя подруга Лиля сидит на полу, возле двери, а на шее ее удавка, вернее, чулок. Я поняла, что она мертва и помочь я ей уже ничем не могу. И я сбежала. Я испугалась. Не знаю, что со мной стало… Вероятно, у меня было такое лицо, что Рита, увидев меня на улице, сама подошла ко мне и предложила написать мой портрет. Она сказала, что никогда еще не видела такого трагического взгляда. Так мы познакомились, и я на время работы над портретом переехала сюда. А поскольку мне надо было выговориться, то я, можно сказать, использовала Риту в качестве слушательницы. А теперь вот мучаю вас, – и она снова разрыдалась.
– Значит, это стечение обстоятельств, на ловца и зверь бежит, – догадалась обо всем Наташа. – Кто бы мог подумать?
– Какой зверь? – Катя достала платок и высморкалась. – О чем вы?
– Так случилось, что вы, Катя, сами того не подозревая, оказались в доме того самого следователя прокуратуры, Марка Александровича Садовникова, который и ведет дело об убийстве вашей подруги. А Рита, узнав об этом, просто не может пока что вам об этом сказать, чтобы вы не подумали, что она пригласила вас сюда не случайно.
Катя посмотрела сначала на Наташу, потом на Ксению Илларионовну и покачала головой:
– Да вы что?! Разве такое может быть? Ведь тогда еще никто ничего не знал. Разве что Лилю уже нашли, но Рита не могла знать, что я – это я, что я – подруга Лили!
– Это случайность, но случайность позитивного плана, понимаете? – Наташа протянула ей таблетку и воду. – Вот, выпейте, и скажите спасибо Рите, что она вас подобрала на улице и привезла сюда… еще неизвестно, как бы все обернулось.
– А Марк… ее муж… Он знает, кто я?!
– Уверена, что теперь – да. Рита не стала бы скрывать от мужа присутствие в доме человека, поисками которого он занимается, ведь так?
– Значит, меня пока не нашли лишь благодаря Марку?
– Вы же под присмотром. Кроме того, если бы Марк видел в вас подозреваемую, как вы думаете, он позволил бы своей жене рисковать так собой и дочерью?
Катя от всего услышанного пришла в полное недоумение и еще не знала, как ей отнестись к положению, в котором она оказалась. Ведь если прежде она воспринимала Риту исключительно как художницу, милую женщину, в присутствии которой можно было позволить себе быть откровенной и чувствовать себя в ее доме в безопасности, то теперь она склонялась к мысли, что ее обманули и что все вопросы, которые задавала ей Рита, не что иное, как хорошо срежиссированный допрос ее мужа, Марка Садовникова. Кроме того, она поняла, что близкие Риты явно предали ее, подставили, раз решились открыть ей глаза на происходящее, и еще неизвестно, как отреагирует на это сама Рита, когда узнает, что без ее ведома они позволили себе нарушить все ее планы. Но зачем они это сделали, ведь они же взрослые и неглупые люди, а потому должны понимать, что они ответят за это перед Ритой! Не похоже было, чтобы они сделали это ради того, чтобы досадить ей, это настоящий вздор, они обожают Риту и наверняка уважают Марка. Следовательно, Ксения Илларионовна взяла на себя смелость поступить таким образом только ради спокойствия бьющейся в истерике Кати, чтобы дать ей понять – несмотря на то что она последние дни проживает в доме следователя прокуратуры, расследующего дело об убийстве Лили, она тем не менее вне подозрений, хотя ее потихоньку используют, чтобы собрать побольше информации об убитой. И, главное, произошло все это на самом деле чисто случайно и не было никем подстроено.
Тогда за что Кате обижаться на Риту? За то, что она промолчала, что ее муж и есть тот следователь, который ведет дело Лили? А что было бы, если бы она рассказала Кате об этом? Как повела бы себя сама Катя? Вероятнее всего, сначала удивилась бы, а потом, чтобы не навлечь на себя самое настоящее подозрение, сама рассказал бы Марку о том, когда и при каких обстоятельствах она обнаружила труп подруги. Да, скорее всего, так и было бы, разве что прекратились бы душещипательные и откровенные беседы о Лиле. Но разве Рита, уже зная наперед, что все, что она узнает от Кати о Лиле, будет передано для использования этой информации Марку и направлено на поиски убийцы, и разве сама Катя не хочет этого, чтобы поскорее закончился весь этот кошмар и она узнала бы, кто и за что задушил Лилю? Значит, надо постараться успокоиться, взять себя в руки и внушить себе, что ее окружают люди, желающие ей только добра, и что молчание Риты – лишь способ заставить ее выговориться и дать возможность Марку найти в прошлом Лили ниточку, приведшую ее к смерти, к тому самому нейлоновому чулку, который кто-то накинул на ее нежную шею.
Поэтому, когда вернулась Рита и встретилась взглядом с Катей, она даже заставила себя улыбнуться: мол, у меня все хорошо, можете не волноваться. И лишь поздно ночью, когда вся шумная компания покинула дом и остались только Марк с Ритой да спящая крепким здоровым сном Фабиола, Катя вышла из своей комнаты, подошла к кабинету Марка, где, как она уже знала по предыдущим дням, он работает над деловыми бумагами (правда, раньше-то она думала, что он – бизнесмен или, судя по его виду, какой-то важный чиновник), и постучала.
– Да, Рита. Ты почему стучишь? – Марк энергичным шагом приблизился к двери, распахнул ее и очень удивился, увидев Катю. Несколько секунд он смотрел на нее, пытаясь понять цель ее визита, после чего отошел в сторону. – Входите.
17
Она так долго терла себя губкой и щеткой, так густо намыливалась, сидя по горло в горячей воде в ванне, словно хотела очистить себя от запаха этой скотины, этого недоноска, возомнившего себя половым гигантом, этого насильника, который еще не знает, с кем связался и чем он рискует. А связался он с неврастеничкой, с сумасшедшей бабой, которой давно уже все равно, которая живет одним днем и только считает часы, которые еще пока отпущены ей на свободе. Пройдет какое-то время (а это лишь вопрос профессионализма работников милиции и прокуратуры), и все будет кончено. Тогда чего ждать? Чего медлить? Сто бед – один ответ.
Он появился так неожиданно в магазине «Bell», что когда Лиля его увидела, то, вместо того чтобы обрадоваться при виде знакомого лица (как-никак односельчанин, Мишка Илясов, друг детства, с которым они вместе пекли картошку в поле за деревней, катались на тарзанке, купались в Волге до одури, варили раков на костре, дружно, с остальной детворой, шкодили, бросая дрожжи в уборные соседей, ходили продавать молоко и яйца дачникам), она почему-то испугалась. В животе стало холодно, словно ей в желудок засунули кусок льда. Взгляд – вот что насторожило ее. Он смотрел на нее не как прежний Мишка, которого она знала и считала его своим парнем в доску, а как мужчина – оценивающе и как-то холодно, нехорошо. Так смотрит человек, который задумал что-то дурное и тешит себя мыслью, что у него это непременно получится.
Сделать вид, что она его не заметила, было бы неестественно, тем более что она, увидев его в стеклянных дверях магазина, даже успела машинально кивнуть ему головой – мол, привет. Но у нее была покупательница, причем постоянная, которая никак не могла выбрать себе помаду и которая всегда требовала для себя повышенного внимания, поэтому Лиля не могла ее бросить и сама подойти к Мишке. Вероятно, он оценил ситуацию и, когда покупательница отправилась к кассе, сам подошел к Лиле.
– Ну, здорово, Лилька, – он привалился к витрине и заглянул Лиле прямо в лицо, улыбнулся одними бледными губами. – Как жизнь молодая?