Печать богини Нюйвы
Шрифт:
О том, что Сян Юн вернулся, Таню оповестили гонги, свирели и флейты. В армии Чу все время что-то такое свистело, звенело и громыхало. Но князя встречали по-особенному пышно. И в данном случае… Таня прислушалась тщательнее. Да, его встречали как героя. Ибо благородный Сян Юн сумел заведомое поражение свести к победе. И сейчас он принимал заслуженные почести. Девушка подсматривала сквозь щелочку в ткани и сама не знала, как относиться к этому человеку в чешуйчатых доспехах, забрызганных кровью, и с сияющей улыбкой на лице. Плевать ему было на грозные гримасы
– Ну вот, – сказал он, явившись в палатку Татьяны сразу после выволочки, устроенной дядей. – Победа маленькая, но стратегически очень важная.
– Примите мои поздравления, генерал Сян, – ответила чуть гнусаво девушка.
От мужчины так разило лошадиным потом и человеческой кровью, что носом она старалась не дышать.
– Простите меня за недостойный вид, прекрасная Тьян Ню, я очень торопился повидать вас, – догадался он и, не скрывая гордости, добавил: – Зато, как видите, я исполняю свою клятву.
– И теперь вы каждый раз накануне… – Таня оглянулась на служанок, – будете бросаться в новую битву?
– В следующий раз я придумаю что-нибудь еще.
Фантазировать на тему новых идей Сян Юна девушка не рискнула. Этому психу в голову может прийти что угодно.
– Вы мне все еще не верите, Тьян Ню? – немного обиделся генерал.
– А разве вы сами не считаете, что дали опрометчивую клятву?
– Да, это так. И я уже много раз пожалел о своем порыве, – честно признался Сян Юн. – Но честью предков так просто не разбрасываются. Не я, по крайней мере.
– Какая же вам тогда выгода от нашего союзничества?
– От союза с посланницей Небес всегда есть и польза, и выгода. Сегодня вы, Тьян Ню, принесли мне удачу.
– Вот как! – удивилась девушка. – Каким же это образом?
Сян Юн заговорщицки улыбнулся. Мол, нехорошо так нагло напрашиваться на комплименты, но прекрасным девам многое можно простить.
– Я сдержал клятву, и Небеса оценили это по достоинству, послав победу там, где я и сам в нее не верил. Это хороший знак. А кроме того… – Он широко улыбнулся. – Я надеюсь, что вы простите мою постыдную несдержанность и полюбите всем сердцем.
Таня остолбенела, не зная, что ей предпринять, – попытаться отшутиться или, наоборот, чуть-чуть обнадежить. Что, если дать ему понять, что не так уж и рассержена, и при определенных обстоятельствах… Ради рыбки, только ради рыбки!
– Сердечные склонности предсказать трудно, – уклончиво молвила девушка, смущенно потупив взор. – Случиться может все. Но! – Она назидательно подняла указательный палец. – Клятвы надо держать.
– Вот и я так думаю, – охотно согласился Сян Юн. – Поглядим, что нам еще пошлют Небеса. И, – он осторожно коснулся запястья небесной девы, – в клятвах есть особая сила.
Генерал встал с подушки, церемонно попрощался и, перед тем как выйти, пообещал служанкам следующее:
– Будете болтать – прикажу языки отрезать, станете
И уже на рассвете весь чуский лагерь знал, что генерал Сян Юн поклялся не жениться на небесной деве до тех пор, пока не разгромит циньцев и сам лично не зарежет императора Эр-ши Хуанди, как свинью. Именем и честью предков поклялся, между прочим.
– Нет, ну не придурок ли? – сокрушенно спросила Таня у своего отражения в маленьком бронзовом зеркальце.
Люся
Опомнилась Люся довольно быстро. Тут ведь все просто: если внебрачная дочь профессора Орловского сталкивалась с чем-то, чего не могла понять, победить или преодолеть, она или отмахивалась от проблемы, или злилась. Злость помогала побороть страх и растерянность. Злость никогда не подводила ее, не подвела и сейчас.
– Терпение, mein Liebchen, терпение, – безмятежно молвила… Нет, не фройляйн Ланге. Существо, напялившее облик старой немки, как чужое платье.
И к этому созданию Людмила не испытывала ни почтительности, ни уважения.
– Прекратите! – прошипела она, отбрасывая и страх, и расчетливость. – Я не знаю, кто или что вы такое, но немедленно прекратите этот фарс, сударыня! Раз вы по-немецки шпарите так лихо, значит, и эти слова способны понять!
– Вот как. – Существо не прекратило вращать круг, не отняло пальцев от влажной глины, но знакомый облик вдруг подернулся золотистой дымкой и словно поплыл. – Ты сердишься. Почему ты сердишься? Чтобы поговорить с тобой, я выбрала в твоей памяти образ единственной женщины, которую ты боялась и уважала… Что не так?
Люся покачала головой и бестрепетно обошла мастерицу, чтобы встать прямо перед ней, лицом к лицу.
– Я своими руками похоронила бедную фройляйн Ланге тогда, в восемнадцатом. Не смейте это трогать! У вас же есть какой-то… более подходящий вид. Вы же и есть Нюйва, так? Вот и не морочьте мне голову.
– Какая злая девушка! – По лицу и фигуре богини словно пробежали волны, и мелкие седые кудряшки, очки в роговой оправе и водянисто-голубые глаза старой бонны растаяли, будто Люсе все привиделось. Теперь на девушку золотыми глазами с вертикальным змеиным зрачком смотрела древнекитайская богиня. Смотрела и улыбалась. – Очень сердитая и очень решительная. Именно ты мне и нужна, Людмила. Или мне говорить – Лю Си? Или – как-то иначе тебя назвать?
– Как угодно, – отмахнулась та. – У меня к вам всего пара вопросов, госпожа Нюйва. Извольте отвечать.
– Иначе что? – лукаво спросила Нюйва. – Бросишь в меня сапогом, как в моего Линь Фу?
– По крайней мере – попытаюсь, – откровенно заверила Люся. – А если перекреститься еще, так, глядишь, и попасть могу.
– Непочтительное и дурно воспитанное дитя, – вздохнула богиня, вновь склоняясь над гончарным кругом. – Впрочем, мне такое и нужно. Ну, я посмотрела на тебя. Я довольна. Можешь идти.