Печать Цезаря
Шрифт:
Это была хижина немного побольше других, но она и сравниться не могла с нашим домом в Альбе.
Из хижины вышел согнувшись, человек, и мы увидели приятное загорелое лицо.
Я в нескольких словах объяснил ему, кто мы такие, и подал половинку золотой монеты. Он вернулся в дом и снова вышел с другой половинкой, которую приложил к моей.
— Клянусь богом, плавающим по волнам, — сказал он, — я думал, что когда-нибудь твой отец приедет сюда. Так он ещё жив и здоров? А мой отец уже умер: волна поглотила его с семью рыбаками. Ну, сходите с лошадей и милости прошу в дом.
Таким образом я сделался другом Гальгака.
Дом его был полон сетей и камышовых корзин с рыбой, только что пойманной утром.
Гальгак был необыкновенно гостеприимен. Мы спали на постелях из водорослей, в которые нередко забивались раки. За обедом мы ели морских угрей, рыбу с громадной головой и круглыми большими глазами и рыбу, плоскую и широкую, как щиты. Когда по случаю непогоды нельзя было выехать в море на ловлю, то откупоривались большие кувшины и оттуда доставались солёные сардинки, копчёные селёдки и другая солёная рыба. Еду запивали тюленьим жиром и сикерой. Мясо ели очень редко, а вина не пили никогда. Лошадям нашим вместо овса пришлось есть водоросли и морские травы, обмытые в пресной воде.
Я очень был доволен, что Гальгак брал меня с собой в море на рыбную ловлю. Лодка у него была таким прочная, что её не пробил бы римский таран, а пару сами служили звериные шкуры, до того выскобленные, что они были тонки и легки. Я с трудом поворачивал тяжёлые вёсла, а рыбаки, одетые в промасленные штаны, ровно гребли ими, припевая.
Мы выезжали в открытое море, закидывали крючки и спускали корзины, а затем спускали невода, к одной стороне которых были привязаны куски пробки, а к другой камни. В ожидании рыб мы ложились спать на дно лодок.
Гальгак, кроме того, повёз меня ради развлечения вдоль берега. Мы плыли мимо чёрных, как уголь, утёсов, у подножья которых копошились животные с круглыми головами, а над камнями летали тысячи белых птиц с тонкими и длинными крыльями, спускавшиеся на воду и качавшиеся над ней. Иногда на поверхности воды появлялись громадные чёрные массы и пускали целые фонтаны воды. Мы добрались до берегов, на которых были навалены сотни громадным камней, точно ряды легионов Цезаря. Крестьяне думают, что это войска, посланные в погоню за Гу-Гадарном и окаменевшие по повелению героя. Иногда ночью они приходят в движение при свете луны, и горе тому, кто попадётся им навстречу.
— Всё это, конечно, басни, — сказал мне Гальгак. — Это просто камни, наваленные на гробницы героем, которых и поныне привозят сюда издали и хоронят здесь.
Он верил только, что покойники иногда ворочались в могилах, так что слышен был звук их оружия. Кроме того, он мне рассказывал, как около скал посреди моря являются морские друиды, с ветвями вместо рук, и благословляют мореплавателей, а потом съедают их. Около этих же скал появляются женщины с рыбьими хвостами. Они высовываются на поверхность только до половины и нежным голосом подзывают мореплавателей, чтобы увлечь их на дно и там съесть.
Много рассказывал он мне и других историй, и я слушал его, разинув рот, облокотившись на край лодки, пропитанной запахом гнилой рыбы.
VIII. В океане. Мой первый боевой опыт.
Я становился смел на море и загорел, как старый моряк. В сущности, мне хотелось действовать не столько вёслами, сколько копьём: я ведь не собирался сделаться моряком. Но тем не менее я помнил, что отец мой приказал мне избегать легионов. Чем же я был виноват, что они добрались и до залива Арморики?
Однажды вся деревня взволновалась. Из страны венетов приехал нарочный с известием, что Цезарь строит на нижней Луаре суда и объявил войну жителям Арморики.
Это означало, что все союзники-галлы должны отправиться на помощь к венетам, которым угрожали римляне. Цезарь разослал во все окрестные местности своих воинов, чтобы собрать продовольствия, взять заложников и разузнать, что там делалось. Венеты задержали этих послов как шпионов, и поклялись, что ни их отпустят только в том случае, если Цезарь отпустит заложников, взятых им у союзников. Цезарь высказал, что его воины отправлены были в чине послов и что в лице их оскорблено человеческое право. Он двинулся с своими легионами и просил у прибрежных племён, соперничавших с венетами в мореходстве, дать ему суда; те же, из зависти к венетам, не постыдились дать их.
Гальгак сказал мне:
— Завтра я отправляюсь со всеми своими моряками. Так как спор этот до вас не касается, то ты можешь остаться дома и ждать возвращения твоего друга, живого или мёртвого.
— Я отправляюсь с тобой, — отвечал я.
Думнак и Арвирах не пожелали пуститься в море; они сказали мне, что поедут на нижнюю Сену.
Из гавани вышло двадцать больших судов, каждый с тридцатью моряками, умевшими искусно действовать мечами. Выйдя в море, все моряки благочестиво поклонились скалам, которые они почитают как богов. Они громко прочитали молитвы и дали обещание, в случае успеха, принести жертву. Попутный ветер надувал наши красные паруса, и вскоре мы обогнали до сотни судов наших союзников. Против римлян шло двести пятьдесят судов и около восьми тысяч воинов.
В продолжение нескольких недель мы действовали удачно. Цезарь действительно пришёл с своими легионами на берег, но суда его ещё не показывались. Ему приходилось осаждать с суши венетские города, находившиеся на мысах, а во время морского прилива совершенно окружённые водой.
Он выбивался из сил, осаждая какой-нибудь город; воздвигал прочные насыпи во время отлива, и ставил на них свои осадные орудия. Во время этих работ римляне терпели не только от осаждённых, но и со стороны моря, от нас, они теряли очень много народа.
Когда город не мог уже более держаться, мы, пользуясь приливом, подходили к нему, сажали на свои суда защитников и всех жителей с их имуществом, а город поджигали. Когда римляне входили в город, то находили только золу, и в ярости видели защитников на наших судах. Защитники смеялись и показывали им языки. При осаде других городов повторялось то же самое, и римлянам приходилось начинать снова.
Эти забавы прекратились, когда римские суда, до сих пор задерживаемые противными ветрами, вышли наконец из устья Луары и пошли на нас.