Печать Цезаря
Шрифт:
Война Цезаря с жителями Арморики обеспокоила обитателей Лютеции. Они послали в Альбу гонцов с Просьбой послать на нижнюю Сену несколько сотен всадников, конюхов или крестьян, вооружённых луками и пращами.
Отец мой сказал гонцам, что, зная, как римляне приблизились к нам, нельзя оставить деревни без защиты. Кроме того, чтобы пройти к нижней Сене, отряду придётся пробиться через легионы.
Гонцы из Лютеции уехали, повесив носы. Это ещё более усилило разлад между Лютецией и Верхней рекой.
Но однажды призывная труба едва не прозвучала во всей долине, начиная от замка Цингеторикса до домика Карманно. Покрытый пылью всадник привёз вести от родного брата моей матери. Дядя умолял Моего отца поскорее привести к нему всех имеющихся у него воинов. Воинственное настроение заставило забыть всякое благоразумие, и долина Кастора подняла ь вся. Но ночью к нам пришёл сам дядя, запылённый, утомлённый, весь в крови и с изломанным шлемом. Была минута, когда он с союзниками надеялся держать верх: три римских легиона, осаждённые в их укреплённом лагере, лишённые всяких сношений с Цезарем, воевавшим в это время в Арморике, готовы были сдаться. Сорок тысяч галлов осаждали восемнадцать тысяч римлян. Неосторожность молодых предводителей, не слушавших благоразумных советов, всё погубила. Приступ, поведённый без должных приготовлений, был отражён, и внезапно высадившиеся легионы разбили галлов.
Через несколько дней у нас узнали о поражении венетов. Не подозревая ещё, что я принимал участие в битве, в Альбе пришли в ужас, услыхав об этом поражении. Всё погибло! Морские герои Арморики победители вихря и ада Океана, спали теперь в глубине морской, поедаемые раками и другими животными.
Следующие дни после поражения были ещё хуже, чем день самого поражения. Под розгами и топорами погибали венетские старейшины. Весь остальной народ был отдан торговцам людьми из Рима и как военная добыча продан тем, кто предлагал хорошую цену. Храбрые галльские воины и красивые девы с белокурыми косами за бесценок продавались на рынках Италии, Африки и Азии. Эта плоть от нашей плоти считалась самым дрянным товаром.
Что прибавляло ещё более позора этому бедствию, это то, что и тут нашлись галлы, помогавшие Цезарю губить своих соплеменников. Да когда же наконец Галлия перестанет раздирать себя своими собственными руками?
И снова всюду разносились вести, что легионы показывались на севере, на востоке, на юге — везде, в торфяных ямах и в болотах Нижнерейнской долины. Цезарь, погружаясь в топи по брюхо лошади и по золотую луку седла, уничтожал города, терявшиеся среди поселений бобров и логовищ кабанов. Со стороны Рейна он освобождал племена, захваченные германцами, останавливал течение реки четырьмястами тысячами трупов воинов, перемешанных с нежными телами женщин и детей. Он усмирял непокорный Рейн и пропускал его, словно сквозь ярмо, под выстроенный им мост.
Когда путешественники рассказали нам об убийстве шестисот храбрых южных воинов, которые умерли около своего вождя все до последнего человека, у нас все вскрикнули от восхищения и горя. Наши воины молча пожали руку отцу, а взоры их говорили: «Веди нас против этих римлян. Если судьба изменит тебе, то никто из присутствующих не переживёт тебя. Мы поступим так же, как поступили те верные воины. Мы твои и на живот и на смерть».
Отец мой качал головой, сдерживая своё волнение. Римляне были слишком близко, и их было слишком много: по мере своего быстрого движения они всё умножались со всех сторон; к нам доносился звон оружия, и всего за день ходьбы от Альбы блестели римские шлемы, тянулись рядами легионы, топала конница и гремели страшные орудия.
Но кто же был этот человек, вселявший такой воинственный дух в леса, в утёсы, в облака и в морские волны, натравливая один народ на другой, пуская целые потоки человеческой крови и разрывая недра земли? Был ли он сыном богов, или почти богом, самым ужаснейшим из всех, или самим богом, перед которым трепетал Тейтат, бледнел Камул и Таранис усмирял свои громы?
Ещё год не пришёл к концу, как он схватился с океаном, покрыл своими судами широкий пролив и, пристав к совершенно незнакомым берегам, дал сражение непоколебимым британцам, воюющим на бронзовых колесницах.
Когда мы почувствовали, что море разделяет нас и Цезаря, вся Галлия вздохнула свободно. Нам казалось, что он от нас далеко и подвергается таким опасностям! Почём знать, может быть, океан, недовольный его переходом, не позволит ему вернуться?
Отец мой снова стал надеяться. Он разослал гонцов ко всем начальникам паризского народа. К старейшинам Лютеции он решил ехать сам.
Увы! В то время, как он мечтал о славной войне за освобождение, боги уже держали нитку его судьбы и приближали к ней ножницы. Вестница смерти коснулась его плеча не во время большой битвы против римлян, не под ярким солнышком, на виду тысячи Храбрецов, а во время позорной ссоры между сыновьями одной и той же матери, ссоры, ненавистной ему самому.
IX. Паризы Лютеции.
Паризы Лютеции были странные люди. Ещё во времена моего прадеда стали замечать, что над горой Люкотиц поселились люди, хотя место это служило галлам местом укрывательства и в мирное Время никогда не заселялось, а только служило для торжественных собраний, для жертвоприношений и для торговли. Во времена моего деда люди не захотели подниматься так далеко, и паризские племена избрали для своих собраний остров Лютецию, тогда пустой. Они окружили его деревянным частоколом и устроили вроде крепости над рекой, хорошо защищённой Сеной. Люди, выстроившие себе хижины на Люкотице, тотчас же бросили их и поселились в стенах Лютеции.
Число жителей с каждым днём увеличивалось, и скоро их можно было считать тысячами. Туда стекался всякий народ: крестьяне, уставшие работать на господина, рабы, убежавшие из деревень, конюхи, не отыскавшие себе нанимателей, даже беглые люди, приговорённые к высылке.
Небольшое число из жителей острова занималось землепашеством и обрабатывало поля на северном скате горы Люкотиц. Другие жили охотой в болотах по правому берегу, пускаясь иногда на хищническую охоту даже в наши леса. Третьи проводили жизнь, работая по колено в воде, расставляя сети, невода и крючки, таи как в Сене, как известно, очень много рыбы. Люди более предприимчивые выстроили прочные суда и вели торговлю почти со всеми прибрежными странами западной и южной Европы. Хозяева этих судов были самыми крупными богачами Лютеции; они устроили между собою союз, и старейшины выбирались преимущественно из числа их, как наиболее именитых людей.
Многие из граждан занимались различными промыслами. У дверей своих хижин или хат они отливали мечи в глиняных формах, ковали железо на маленьким наковальнях, делали медные котлы, глиняную и медную посуду, оправляли драгоценные камни и кораллы в золото и украшали ими браслеты, ткали материи, выделывали кожи.
Говорили, будто кузнецы их открыли тайну оружейников Иберии и делали мечи до такой степени острыми, что они перерезали муху, если она садилась на лезвие. Они делали оружие неуязвимым, произнося над ним какие-то заклинания. Чтобы не показывать своего искусства, они работали под землёй в таким глубоких погребах, что светло в них было только, когда солнце стояло на полдень.