Печать Цезаря
Шрифт:
— Остановитесь!
Не дожидаясь приказаний начальников, оба отряда сразу остановились. Опущенные копья поднялись, руки, приготовившиеся пускать дротики, опустились, а лошади, почувствовав, что их сдерживают, поднялись на дыбы.
Старец вышел на самую середину между двум отрядов, посмотрел на начальников и, скрестив да груди руки, воскликнул:
— Ещё прольются потоки галльской крови! И зачем? Что заставляет вас бросаться друг на друга, вас, детей одной и той же родины, утоляющих жажду одними и теми же источниками, говорящих одним и тем же языком и узнающих в лицах друг друга свои собственные черты?.. Вы находите, что Галлия ещё мало истерзана иноземными победителями, германца ми и латинцами? Вам ещё самим хочется исцарапать грудь своей матери? Вам ещё мало ста тысяч гельватов, потопленных в волнах Роны или умерших с голоду в ущелье Юры, нескольких сот тысяч венетов, потопленных в море и других сотен тысяч галлов, проданных в рабство? Неужели вам не жаль многим сотен тысяч галльских женщин и детей, отданных в позорное рабство, храбрых предводителей, погибшим от оружия и предательства врагов? Вам хочется новым жертв? Ну, так знайте, что Цезарь приказал умертвить Думнорикса эдуйского, единственного человека из этого славного вымершего рода. Да, он приказал своим всадникам окружить его и изрубить за то, что он отказывался перейти со своим отрядом за море и выступить с оружием против британцев с острова, тоже ваших братьев по происхождению и языку, за то, что он не захотел опозорить свой меч пролитой братской кровью.
Оба отряда как один человек воскликнули от горя и негодования. Кто же из нас не слышал о Думнориксе, единственном из эдуев!
Друид продолжал:
— Вы, паризы острова и паризы реки, вы не обнажили своих мечей, когда Цезарь проливал кругом вас на востоке, западе и севере, как воду, кровь ваших братьев. Вы не взялись за оружие ни за белгов, умолявших вас о помощи и обнимавших ваши колени, ни за арморийцев, умирая, проклинавших вас. Сложив руки, смотрели вы на проходившие мимо вас вереницы пленных галльских женщин, ваших матерей и ваших сестёр, смотрели, как плетьми полосовали им плечи...
— Жители Лютеции помешали нам пойти на помощь белгам, — воскликнули обитатели Кастора.
— Касторы отказались идти на помощь арморийцам! — отвечали островитяне.
— Вы все одинаково виноваты! — перебил их старец. — У вас имеется оружие и храбрость только для братоубийств. У вас нет даже того, что природа даёт животным: волк не станет ждать, когда его придут изгонять из его логовища, а сам бросится на своего врага; убегающий зубр всегда остановится и вернётся к охотнику, который нападает на стадо зубров. Чего вы ждёте? Чтобы боги сами взяли на себя труд освободить вас от Цезаря? Когда он переправлялся через океан и Рейн, вы вообразили, что река задержит, а море поглотит его, и вы совсем успокоились. Но вот он вернулся с острова Британии и, отправившись туда ещё раз, снова вернулся победителем храбрых британцев, ваших заморских братьев, вернулся с новыми несметными толпами пленников. Он вернулся, говорю я вам, и готовится на новые злодейства! Белги мешали ему действовать против вас; нашлись и другие храбрые галлы, взявшиеся за оружие и на время отдалившие от вас грозу, готовую разразиться над вами. Цезарь бросился на них и ведёт с ними опустошительную войну... Допустите раздавить их, как вы допустили давить других и тогда скоро та же участь постигнет и вас. Ускорьте свою судьбу, обращая оружие друг против друга. Цезарь оставит вас на некоторое время в покое: ведь вы помогаете ему. Он презирает вас, потому что вы, обитатели реки, проводите время только на охоте и за питьём; а вы, жители Лютеции, только умеете спрашивать, нет ли чего-нибудь новенького, и наконец все вы ненавидите друг друга более, чем мы ненавидите общего врага. Вас ожидает участь всех других галльских народов, из которых одни отправляются на войну, а другие из зависти или из трусости смотрят, как те умирают или даже помогают неприятелю. Если только подумать, что все вы могли бы согласиться забыть свою ненависть и, подав друг другу руки, вместе броситься на горсть римлян, то ведь легионы были бы прогнаны с кельтской земли, Цезарь принуждён был бы бежать за Альпы, а Рим содрогнулся бы, как некогда, от страха перед полчищами галлом, Но вы презираете богов, вы забываете, что Тейтат — общий отец всех ваших народов, и потому вы погибнете все от меча противника. Да, все! Вы увидите, как будут гореть ваши города, разрушаться ваши укрепления, опустошаться ваши кошельки для уплаты долгов Цезарю, как будут умирать под ударами плетей ваши жёны и дети...
По мере того, как он говорил, начальники и солдаты обоих отрядов приблизились к нему. Островитяне и касторы перемешались, забыв, что им надо остерегаться друг друга. Под впечатлением резких слов они дрожали, понурив головы и ломая себе руки. Предсказания друида пугали их как священные проклятия, каждое слово которых может быть роковым. Слушая угрозу, что их жёны и дети могут быть взяты в рабство, они подняли руки и с мольбой вскричали:
— Замолчи, отец: речи твои принесут нам несчастье!
— Как же иначе говорить, чтобы заставить глухих слушать?.. Вы ничего не слышите и не видите! Посмотрите хорошенько на людей, приезжающих из Италии под видом торговли и привозящих вина, которым вас опьяняют и развращают. Они знают, что падения ваше близко и рассчитывают уже, какую извлекут из этого пользу. Они замечают лучшие земли, которым Цезарь даст им и в которых они строят свои селения. Там, где процветают теперь целые племена галлом, поселятся десять римских владетелей. Крестьяне ваши превратятся в рабов, которые будут работать из-под плети; воины ваши, как наёмники, будут служить римским солдатам, и центурион будет наказывать их розгами; а жёны ваши сделаются служанками римских матрон. Ваши вековые дубы падут под ударами топора; алтари ваши обагрятся кровью ваших друидов и бардов. Вместо Единого Бога в новых городах будут поклоняться каменным и мраморным идолам, статуям римских разбойников. Посмотрите, как в ваших городах и деревнях шныряют эти торгаши из Италии. Они исподлобья высматривают тебя, Боиорикс, и высчитывают, сколько такой, как ты, сильный раб может в день размолоть ржи. И глядя на тебя, Думнак, и на тебя, Арвирах, они вычисляют, за сколько можно продать таких гладиаторов, как вы, которые могли бы задушить друг друга на виду верховного народа. А вы, жители Лютеции, как хорошо можете вы, закованные в цепи, делать золотые вещи, быть ловкими, умными и забавными слугами и кротко сносить толчки и пощёчины... Это будущее вы сами себе подготовляете. Это послужит вам достойным наказанием за ваши распри, святотатства и позорные междоусобные войны.
Тут я стал объяснять ему справедливую причину моего негодования, но старейшины Лютеции заговорили все сразу, оправдывая себя.
Старец отстранил нас рукой и продолжал:
— Я всё знаю... Спрашиваю у вас только одно: желаете ли вы драться, как дикие звери, или соединитесь ради спасения своей родины? Решились ли вы забыть свои частые раздоры и думать только об отмщении за общее оскорбление? Галлы ли вы или бешеные гладиаторы, заранее подготовляющиеся, чтобы быть взятыми Цезарем для потехи римского народа?
— Отец! — крикнули ему со всех сторон. — Скажи, что нам делать, и мы послушаемся тебя!
— Так вы берёте меня в посредники? Я согласен рассудить вас, но помните, что тот, кто осмелится восстать против моего приговора, будет наказан богами.
Он замолчал на минуту и затем торжественно продолжал:
— Кровь благородного Беборикса была пролита преступной рукой... В этом деле имеются два главных виновника: тот, кто нанёс первое оскорбление, и тот, кто нанёс смертельный удар; но кровь эта обрызгала весь город, потому что преступление оказалось ненаказанным. Я приказываю, чтобы человек, осмелившийся нарисовать оскорбительный рисунок, и тот, кто нанёс смертельный удар славному защитнику нашей родины, были изгнаны из Лютеции и под страхом смерти лишены права вернуться. За пролитую кровь совет старейшин должен дать сыну убитого двенадцать бронзовых шлемов, двенадцать щитов и двенадцать мечей из хорошей стали. Венестос же должен без всякого выкупа освободить взятых им в плен горожан.
Так как и он запачкался в братской крови, то он обязан дать двенадцать двухгодовалых белых быком, ещё не употреблявшихся в работу, без всяких недостатков и пятен. Они будут принесены в жертву и священной ограде горы Люкотиц богине Белизане, и все воины обоих отрядов примут участие в жертвоприношении, дабы очиститься от вины. Я сказал!
Лишь только он окончил, как все горожане подняли руки и воскликнули, как один человек:
— Да будет так! Да будет так!
Так как я молчал, раздумывая о своём убитом отце, и не мог совладать со своими чувствами, то друид обратился ко мне и, строго посмотрев на меня, сказал мне в полголоса:
— Неужели, Венестос, отец твой, поднявшийся вместе с твоей святой матерью в область вечного блаженства, будет доволен, что ты в галльской крови омываешь нанесённое ему оскорбление?
Я поник головой и потом громко сказал:
— Да будет так!
Таким образом кончилась война наша против паризов Лютеции. Старейшины просили меня прислать несколько всадников, чтобы присутствовать при исполнении приговора над виновными. Я поручил Карманно присутствовать при этом, а в провожатые ему дал Думнака и Арвираха. Они вошли в город, и при них в северные ворота выгнали обоих виновных. Палач, нанятый сенатом для наказания преступников, одно только прикосновение которого считалось позорным, гнал перед собой обоих злодеев до конца большого моста. Там он объявил им, что если они осмелятся перейти когда-нибудь через этот мост, то будут заживо сожжены; затем он толкнул каждого ногой. Они пошли, сопровождаемые проклятиями и криком народа.
Старейшины задержали наших всадников, чтобы угостить их вином из почётного кубка. Я узнал, что вечером во всех переулках городские барды воспевали доблести моего отца и великодушие сына.
ХII. Урок политики
Вся Галлия находилась в волнении. Почти все племена чувствовали тяжесть руки Цезаря, но никто из них не хотел терпеть поражения, и все старались сговориться с соседями, чтобы действовать общими силами. Послы переходили от одного племени к другому, и в ожидании общего восстания там и тут вспыхивали преждевременные беспорядки.