Печать Цезаря
Шрифт:
— А ты думаешь, что наверху-то им слаще? — отвечал другой. — Они там с голоду помирают, как мухи.
— Конечно, мрут они не от жирной еды. Но ведь и нам не очень-то хорошо. С одной стороны неприятель, которого мы осаждаем, а с другой — неприятель, который скоро будет нас осаждать. Теперь мы осаждающие, а скоро будем осаждёнными.
— Только бы галлы там в городе не узнали, что друзья их так близко.
— Да как им узнать? Никто ни выйти, ни войти не может. Ещё вчера Цезарь казнил какого-то галла, который пытался пройти в город.
В этом разговоре не было ничего для меня приятного. Я лежал в крайне неудобном положении, дрожал от холода и дышал через соломинку.
Один из часовых наклонился ко мне.
— Опять плывёт тело.
— А может быть, это выдра подстерегает рыбу?
— Ещё что! С нашим появлением все выдры пропали.
— А вот посмотрим!
В эту минуту мне в плечо попал камень, но удар был не силён, потому что камень прошёл через воду.
— Что ты тут делаешь? — крикнул позади часового голос. — И ты там тоже! Как вы смеете разговаривать на часах?
Виноградная лоза центуриона ударила по плечам часового на левом берегу. Часовой на правом берегу тотчас же повернулся и отошёл от реки. Товарищ его тоже повернулся ко мне спиной и вытянулся перед своим начальником. Я не стал слушать объяснений солдата. Луна опять спряталась. Всё ещё лёжа на спине, я начал шевелить руками и поплыл скорее. Так я добрался до слияния Уазы с Бренной. Тут я осторожно приподнял голову и, не видя римлян, переправился через Бренну, тоже довольно узенькую; затем я вышел в долину, покрытую кустарником.
Я был вне опасности и боялся только встретить часового... С большими предосторожностями я прошёл значительное расстояние. Начинало чуть-чуть светать, когда между мной и римлянами было не менее пяти тысяч шагов. Я страшно дрожал от холода; пустой желудок мой давал себя знать и у меня так кружилась голова, что я боялся упасть от слабости.
У опушки леса я наткнулся на труп с дротиком в груди. Он был в одежде галльского крестьянина: несомненно, это был гонец великой галльской рати, гонец всенародного ополчения, перехваченный римлянами. Я облачился в платье убитого. Котомка гонца не была опорожнена, и я нашёл в ней неоценимое сокровище: кусок хлеба. Со слезами на глазах съел я этот кусок, думая о своих несчастных товарищах в Алезии. Я снова приободрился и, выдернув дротик из трупа, обтёр его о траву и пошёл вооружённый.
Таким образом почти умирающий посол осаждённых встретился с уже мёртвым послом всенародного ополчения.
Выйдя из леса, я очутился на поляне в виду другого леса. Солнце ещё не показалось, но уже обагрило восток. Я очень удивился, видя множество зайцев, лисиц и оленей, пробегавших через поляну. Они все без оглядки бежали мне навстречу, словно их кто-нибудь преследовал.
Я перешёл через этот лес и, выйдя из него, точно прирос к месту от изумления. Передо мной тянулась другая долина, очень холмистая. Она, точно ржаное поле, вся была в копьях, торчавших из земли; головы же воинов были скрыты пригорком. На копьях блестели бронзовые изображения животных.
Это были наши! Сердце у меня так и забилось. Я побежал, что было мочи. Из-за холма показались шлемы и латы. Впереди ехала конница в крылатых шлемах. Я подбежал к ним и, протянув руки, кричал, сам не знаю что.
— Кто это? Эфиоп? — проговорил кто-то.
— Может быть, римский лазутчик... Надо прихлопнуть его.
— А вдруг это гонец из Алезии?
— Всадники! — закричал я. — Я не эфиоп и не римский лазутчик... Я пришёл с поручением от Верцингеторикса... Ведите меня скорее к Вергассилавну.
Он ехал совсем близко. При первых же моих словах он весело вскричал:
— Голос Венестоса! Да неужели это ты? Отчего это ты превратился в эфиопа?
— Потом расскажу... Собери начальников скорее! Нельзя терять ни минуты!.. Там умирают... Ах, как вы опоздали!
Я поскорее смыл всю сажу и сделался белым и белокурым галлом, а получив от Вергассилавна одежду, вооружение и щит, стал настоящим воином.
Все начальники прибежали, услышав, что из Алезии пришёл гонец, и стали кругом. А я с лихорадочной поспешностью стал рассказывать о положении Алезии, о работах римлян и о страшных страданиях осаждённых.
Начальники плакали так, что от рыданий у них сотрясались латы. Но несмотря на это они тотчас же принялись спорить.
— Ну, что? Я вам говорил! — кричал Вергассилавн. — А вы пропустили тридцать дней, а потом ещё десять дней. Разговоры в народном совете, переговоры начальников, разговоры в маленьких деревушках... Конца этому не было!
Другие начальники перебили его и принялись спорить, обвиняя друг друга в медлительности.
Тут я бросился на колени перед всем собранием и протянул руки к начальникам.
— Господа! — закричал я. — Каждое ваше слово стоит жизни наших братьев! Каждая минута приближает роковую развязку... Неужели вы хотите найти только трупы на их месте?
Перед моими слезами споры умолкли. Все согласились, что я прав, что надо спешить и сейчас же двинуться к Алезии. Все начальники вскочили на лошадей, и мы поднялись на возвышение, чтобы присутствовать при выходе ополченцев.
— Нас тут более двухсот тысяч лучших воинов в Галлии, — сказал мне Вергассилавн. Не осталось ни одного галльского племени, которое не откликнулось бы на призыв своих братьев и не выслало бы ратников на защиту своей родины.
Сердце у меня радостно забилось при виде паризов, которые, несмотря на страшные потери в битвах с римлянами, всё-таки собрали отряд в восемь тысяч человек. В их рядах я узнал много своих друзей, сенаторов и ремесленников Лютеции, Думнака и Арвираха с людьми из Альбы, Карманно, Боиорикса, поправившегося от полученных им ран и немного похудевшего, но всё-таки поражающего своими богатырскими размерами.
— Мы так многочисленны, что можем испугать кого угодно, — сказал я. — Но почему у нас так мало конницы?