Пенсия для киллера
Шрифт:
Родственников ее нельзя было назвать сердечными людьми. Но, по крайней мере, они не унижали и не били ее, что встречалось сплошь и рядом. И все же они позволяли себе поиздеваться над ее положением: куда это пропал ее папаша, небось, прибили где-нибудь или шляется себе, ни о чем не думая, и так далее. Но ворчали они без злости, а на людях и вовсе вели себя как заботливые добропорядочные родственники.
Отец семейства владел фабрикой, на которой что-то производили. Его жена вместо хан-бока [7] носила западную одежду, повсюду таскала вышитую бисером сумочку, и от нее пахло парфюмированным кремом для лица и пудрой «Коти». У супругов были сын и дочь, по одному ребенку каждого пола, соответственно на три и пять лет старше приемной девочки.
7
Традиционный женский костюм из блузы и юбки.
8
Брат и сестра (кор.).
Онни, следуя принятым в ее элитной школе правилам, заплетала свои прямые до плеч волосы в косички, но требовала завязывать их красными лентами. Приходя домой, она немедленно надевала простенькое серебряное кольцо, хотя видеть его могли только члены семьи. Иногда онни доставала из шкатулки потемневшие серебряные побрякушки — руки у нее были нежные, как свежеиспеченный хлеб из сказок, — и доверяла девочке почистить их.
Робкий оппа учился в средней школе, он был тихий и чувствительный, но не забывал поблагодарить девочку, когда она подносила ему закуски. И всегда оставлял ей кусочек сладкого желе из бобов адзуки. Она не спеша смаковала угощение, очищая серебряные украшения зубной пастой.
В этом доме пользовались пастой «Лаки», а не солью и не зубным порошком. Девочка изумлялась, глядя, как паста выдавливается из тюбика, и осторожно, стараясь не потратить лишнего, отмеряла порцию размером с горошину. Когда серебро после тщательной чистки приобретало изначальный блеск, девочка примеряла кольцо, которое онни носила на безымянном пальце, а ей оно было велико даже на указательном. Любуясь украшением при свете ламп, девочка переживала моменты счастья — и не столько из-за кольца на пальце, не имевшего для нее особого значения, сколько благодаря ароматам модной зубной пасты и мыла «Коти», которые наполняли ванную.
Один сын и одна дочь в семье — воплощение бесконечной простоты и разумного решения. Видя, насколько самодостаточна эта лаконичность, и привыкая к ней, девочка невольно сравнивала родной дом с хлевом. Даже не потому, что там было грязно и настолько тесно, что спать удавалось только на боку, и однажды младенец чуть не задохнулся между спиной и грудью сестер. Но стоило девочке увидеть, как живут богатые родственники, она сочла, что ее родные отец с матерью не слишком отличаются от свиней: они спариваются, хрюкают и рожают одного ребенка за другим, хотя количество ртов намного превышает количество еды.
Немыслимо, как родители находили время и место, чтобы совершить сам акт в набитом спящими детьми крошечном домике. Эти отсталые невежды виделись ей настоящими животными, которые продолжали плодиться, пока не появился сын. Они даже толком не знали, зачем он им нужен, а только все глубже загоняли в нищету всю семью, пока наконец не оказались на грани голода. И тогда им пришлось отослать прочь ребенка, который не был ни самым умным, ни самым красивым или попросту считался слишком прожорливым.
А родственники жили в двухэтажном доме, построенном в западном стиле. У них имелись пианино, телефон и даже телевизор. Девочке приемные родители казались неприкасаемыми существами из потустороннего мира. Для полного счастья ей было достаточно просто смотреть на них. В семье также работала служанка, на два года старше оппа. И девочка с самого первого дня всем своим существом поняла, что ей отведена роль помощницы служанки.
Та делала самую трудную работу, например готовила, а падчерицу посылали на рынок со списком продуктов или отправляли мыть посуду водой, которая осталась после промывки риса. И хотя девочка ходила за покупками через день, корзина с продуктами на шестерых неизменно была очень тяжелой. Собирать воду из-под риса было утомительно, но если тарелки
Для стирки требовалась большая сила, и служанка с падчерицей занимались этим вдвоем. Когда девочка привыкла к работе и окрепла, всю одежду она взяла на себя. Служанка лишь помогала ей стирать крупное постельное белье. Еще девочка ежедневно подметала и мыла полы во всем доме, поливала и стригла деревья в саду, которые росли не по дням, а по часам. А поздно вечером она гладила костюм хозяина дома и форму онни. Целого дня не хватало, чтобы выполнить всю работу.
Ранним вечером, убираясь, она прислушивалась к тому, как онни играет на пианино, а после ужина до нее долетали обрывки диалогов из телевизора. Ей казалось, что она ведет изысканный образ жизни. В этой семье никто не кричал друг на друга, все разговаривали тихими, вкрадчивыми голосами. И она смутно догадывалась, что именно благодаря сытой жизни родичи спокойны и ласковы, ведь им не приходится беспокоиться о куске хлеба.
Комната за кухней, которую падчерица делила со служанкой, была достаточно просторной, и они обе могли лежать на спине, раскинув руки. Но девочка все равно ворочалась в этом непривычном раздолье, пока в конце концов не пристроилась спать на боку у стенки, через которую иногда доносились разговоры дяди и его жены. Обычно они обсуждали образование и размышляли, отправлять ли падчерицу в школу, чтобы она научилась писать и считать. Похоже, они не могли определиться между «чего ради посылать девчонку учиться» и «все-таки она член семьи».
Она могла бы так и жить у них, не заботясь о еде и одежде, но все закончилось тем, что ей пришлось покинуть этот дом. Случилось это через три дня после того, как она нечаянно перекинула через плечо оппу — мальчика, похожего на чахоточного поэта из давно минувшего времени.
В те дни онни готовилась выйти замуж за сына управляющего банком, и две семьи обменивались подарками. Комната будущей невесты все больше напоминала склад, по мере того как онни разбирала свои вещи, складывала их в коробки или выкидывала. Хозяин дома намекнул, что после свадьбы дочери падчерица сможет занять ее комнату, а весной ей позволят пойти в школу. Предвкушение привело девочку в состояние крайнего возбуждения. Пока она помогала онни расчищать комнату, та отбирала вещи, которые ей разонравились или стали малы. Каждую такую вещь онни прикладывала к девочке, чтобы понять, идет она ей или нет. И родители не возражали. Девочка скромно отказывалась, уверяя, что наряд будет лучше смотреться на служанке, хотя знала: если он не налезает на онни, то будет мал и служанке. Собственная комната, возможность пойти в школу, куча новых вещей и побрякушек… И хотя комната, которую падчерица делила со служанкой, была размером с весь двор отчего дома, желания девочки множились по мере того, как повышался уровень ее жизни.
Чувствуя, как ее статус в семье растет, она начала воспринимать это как должное. Хотя она по-прежнему была благодарна за возможность покинуть хлев, в котором прошло ее детство, и считала, что большего и желать нечего, теперь, когда перед ней забрезжила новая реальность, девочка вдруг осознала, что прежняя скромность была всего лишь данью вежливости и она только притворяется, будто не имеет никаких ожиданий. Другими словами, она почувствовала себя слишком уверенно.
Именно в таком настроении как-то вечером, пока семья смотрела в гостиной телевизор, она вымыла посуду и прошмыгнула в комнату онни. Девочке не терпелось поблаженствовать в счастливом благополучии. «Скорее бы эта комната стала моей», — подумала она и в порыве возбуждения примерила кольцо и колье, лежавшие на трюмо. Эти драгоценности не были подарками от семьи жениха, но мать невесты упаковала их вместе с другими украшениями. Девочка сочла, что ничего страшного не произойдет, если она примерит перед зеркалом одну из многочисленных побрякушек, и от восторга у нее защекотало под ребрами.