Пепел и кокаиновый король
Шрифт:
Но зато Пепел наткнулся на ручей. И упал перед ним на колени. Погрузил ладони в студеную родниковую воду, зачерпнул и бросил в лицо. Хорошо, но мало. И он опустил в ручей голову. Подержал, пока лоб не свело от холода. Потом повернулся, лег на спину и окунул в воду затылок. Слой свинца, затопившего черепную коробку, несколько утончился.
Пить Пепел не стал, хотя горло жгло огнем. Будет терпеть до последнего. Помнил он историю, когда несколько лагерников угостились из ласково журчащего, прозрачного, невинного на вид ручья, и через полчаса их нашли
Пепел поднялся, преодолевая желание… даже не желание, а стотонный пресс, придавливающий его к земле, на которой можно растянуться, закрыть глаза и забыться, отдыхать, спать. В ушах звенели колокола, кровь бушевала в висках, новый прилив свинца окатил голову, тошнило. Казалось, на нем болтаются не только наручники, но и ножные кандалы. Надо отвлечься мыслями о чем-нибудь веселом. Например, о том, каким красавцем он сейчас выглядит. В заяложенных глиной брюках. В исполосованной ветвями рубашке. С расцарапанной щекой, с мокрыми, спутанными волосами. Не следует забывать и про наручные украшения. Короче говоря, желанный гость в любом доме любой страны.
Пепел уже не бежал, а шел. Если его, не приведи господь, догонят, следует сохранить в загашнике остаток сил, чтобы достойно встретить старых друзей. Он шел, чтобы заходящее солнце все время светило в правую щеку. Интересно, приближается он к бывшему Советскому Союзу или удаляется от него?
— Смотри, Гюнтер! Вот он где приземлился, — под громкое шуршание Андреас сбежал с насыпи, держа в отставленной руке «зауэр». Сейчас он больше всего напоминал напарнику всполошенного гусака с подбитым крылом, — Это отпечатки его подошв.
Гюнтер сверху уныло наблюдал, как его коллега накручивает круги, Гюнтер вздохнул и пошел по междупутью. Через каждую пару-тройку шагов он останавливался, пристально всматривался под ноги и озирался вокруг. Без особого сожаления увидел, как тронулся поезд, которому предстояло наверстывать расписание. А потом и Гюнтер обнаружил следы беглеца.
— Эй! — крикнул он. — Давай сюда!
Андреас проворно вскарабкался наверх:
— Ну?
— Видишь, — ткнул себе под ноги Гюнтер. — Он стоял здесь, вот натекла глина с его туфель.
— Отлично! Отлично! — Андреас присел на корточки. — Куда же он потом пошел? Смотри, смотри, Гюнтер, не стой! Гляди! Капля на рельсе! Значит, он перешагнул этот рельс. Идем туда!
Андреас опять поспешно спустился по склону, метнулся сначала в одну сторону, потом в другую, шаря взглядом по земле и кустам.
— Что ты стоишь? — обернулся он к Гюнтеру и взмахнул рукой с «зауэром». — Ищи, ищи!
Гюнтер вздохнул, вышел из путевой колеи и без энтузиазма съехал по щебню:
— Бессмысленно это, — кинул он вдогонку устремившемуся вперед коллеге.
— Что бессмысленно?! — Андреас резко обернулся, —
— Так мы долго провозимся. Только отстанем от него. Дадим ему время, — Гюнтер снял шляпу с короткими полями, провел ладонью по серому ежику стрижки, водрузил шляпу на большую и почти квадратную голову.
— Дьявол! — вырвалось у Андреаса по-русски. Он сотряс ветви кустов ударом кулака. В этот момент Андреас ненавидел и любимый гюнтеровский жест — провести ладонью по волосам, и немцев вообще, ненавидел весь мир, себя самого и его, Гюнтера, правоту.
— Я думаю, надо добраться до станции или города. Взять русского получится только облавой, — добавил Гюнтер, глядя по своему обыкновению не на собеседника, а в сторону.
Лучше бы он промолчал. Но он не смог удержаться и сознательно — а как же еще! — подчеркнул национальность беглеца. Андреас взорвался.
— Это ты его упустил, толстяк! — он поднес указательный палец к хмурому лицу напарника. — Ты! Тебя он сбил с ног, как кеглю. Из-за твоего ротозейства пленник сейчас на свободе.
Гюнтер принял обвинение безучастно. Пожав плечами, спокойно произнес:
— Я поступал по инструкции.
Его невозмутимость сразу успокоила Андреаса. И он даже подумал, что слово «русский» напарник употребил без какого-либо подтекста.
— Возможно, ты прав, — Андреас убрал пистолет в карман плаща. — Выслеживать вдвоем бесполезно. Нужен телефон. Черт, где мы находимся? Ты можешь сказать хоть приблизительно?
Гюнтер снова пожал плечами:
— Около сорока минут назад мы проехали какой-то городишко. Название короткое, прочитать не успел. Вроде бы ничего после этого не проезжали.
— Сорок минут… Наверное, лучше идти вперед. Скорее до чего-нибудь дойдем.
— Зачем вперед? Видишь, — Гюнтер вытянул руку, словно для нацистского приветствия. — Верхушка церкви. Самое большее, километров пять.
Андреас разглядел, на что указывал напарник. Действительно, какой-то шпиль.
— Я принимаю решение. Идем туда. Через лес, — сказал Андреас. Старшим в их паре был он. Андрей, как его звали в прежней жизни.
Конец прежней жизни был положен перестройкой, хотя Андрей тогда об этом не подозревал. Тогда он полагал, что жизнь, его собственная и страны, продолжится счастливо, ей будет придан новый, созидательный смысл. В ту юношескую пору студент-химик петербургского университета бредил идеями революционного преобразования общества, зачитывался демократическими газетами, ходил на митинги.
Демократы предали его. Они использовали его молодые силы, чтобы завладеть величайшей страной. А в благодарность за то, что мерз и надрывался за них на митингах, разбрасывал и клеил листовки с демократическими призывами, развалили страну. Практически уничтожили академическую науку, заставили сограждан мучиться и страдать, а его, Андрея, оставили нищим теперь уже младшим научным сотрудником, без перспектив и надежд.
Андрей прожил год в Польше, торгуя на рынках, потом перебрался в Германию, там и остался.