Пепел надежды
Шрифт:
— У вас есть фотография офицера, который возглавляет экспедицию? — спросил Хозяин.
— Я привез вам все документы, — ответил Колесов.
«Кажется, Филя немного поторопился, — подумал он в этот момент. — Мы еще посмотрим, чем все это кончится. И чей приговор будет исполнен раньше.
Может, я тоже вынес свое решение?..»
Глава 25
В этих проклятых местах могло случиться все что угодно. Мурад очень не любил именно эту местность. Здесь среди многочисленных расщелин, солончаковых впадин и песчаных холмов легко можно было спрятать целый отряд, а запутанные
Лучше всего, конечно, когда верблюды идут отдельно. Этот трюк был придуман давно, еще при шахском режиме, и применялся довольно часто, правда, на очень коротких, наиболее опасных переходах. Во главе каравана обычно ставили одного из верблюдов — вожака, который сам умел находить узкую тропинку. Никто из местных жителей, даже встретив такой безмолвный караван без погонщиков, никогда не осмелился бы остановить хотя бы одного верблюда или снять часть груза. В этих местах все становится известно каждому из живущих в маленьких пограничных селениях, и спрятать поклажу целого верблюда практически невозможно. Не говоря уж о том, что это очень опасно. За верблюдом придут его хозяева, и вор может поплатиться не только жизнью, но и имуществом своей семьи, что для любого местного жителя гораздо страшнее собственной смерти.
В подобных случаях погонщики ничем не рискуют. Верблюды проходят в одиночку, а погонщики следуют за ними. И, лишь пройдя определенный участок границы, они догоняют караван, присоединяясь к умным животным. Так было и много лет назад. Но сейчас граница охранялась совсем иначе, чем тогда. Раньше граница между Ираном и Афганистаном была сонной, спокойной, чисто символической линией.
При этом многие горные племена, живущие в этих районах, зачастую даже не знали, где именно проходит эта линия, разграничивающая два государства, казалось, пребывающие в тысячелетнем сне покоя и размеренной жизни.
Все взорвалось в семьдесят девятом. Сначала революция в Иране, когда восставший народ изгнал шаха и разрушил самый, казалось, несокрушимый и сильный режим на Востоке. Затем начались внутренние междуусобицы в Афганистане вылившиеся в конце концов в убийство руководителя страны Hyp Мухаммеда Тараки и ввод советских войск. И спокойная граница, где прежде ходили случайные иранские пограничники и почти не было афганских, стала основным водоразделом между правоверными мусульманами-шиитами, населявшими Иран, и неверными шурави, вошедшими в Афганистан. Первые несколько лет революционному Ирану было не до охраны собственных границ с Афганистаном. Потом началась долгая, изнурительная, затяжная десятилетняя война с соседним Ираком, потребовавшая миллионы молодых людей на западный фронт. Казалось, так будет всегда, и контрабандисты чувствовали себя даже более вольготно, чем при шахском режиме. Не хватало пограничников, хотя отряды революционных сил самообороны беспощадно расправлялись с бандитами, несмотря на свою малочисленность.
Приговоры выносились именем революции и бывали, как правило, по-революционному беспощадны. Но самые страшные времена для всех нарушителей границы начались после окончания войны. К тому времени советские войска ушли из Афганистана, а иранцы, закончив бессмысленную войну, завершившуюся поражением для обеих сторон, потерявших миллионы людей убитыми, ранеными и пленными, и не добившись ничего, начали спешно укреплять свои восточные границы.
И вот здесь уже рассчитывать на везение не приходилось. Если раньше еще удавалось проскочить незаметно, то теперь приходилось спешно обучать наиболее сообразительных животных уже забытым цирковым трюкам с переходом границы без погонщиков. Расплата, если погонщиков задерживали, была страшной. Иранское правительство беспощадно преследовало контрабандистов, и исламские суды без всяких колебаний немедленно приговаривали всех арестованных к смертной казни.
Контрабандисты несли страшные потери. В определенные месяцы вылавливали целые караваны погонщиков, которые заканчивали свою жизнь на виселице. Но и доходы соответственно были баснословными. Прорвавшиеся через восточную границу караваны вполне могли рассчитывать на прохождение грузов в иранском Азербайджане, где через районы, контролируемые турецкими курдами, можно было провезти грузы дальше, переправляя их в Европу. Один прорвавшийся караван приносил прибыль, равную доходам всех жителей целого селения за многие годы. И потому так безрассудно рисковали погонщики, пытаясь прорваться через границы, потому так охотно на смену казненным шли другие молодые люди, пытавшиеся выиграть в этой смертельной рулетке, найти свой шанс на удачу.
— Пускайте животных, — приказал старший погонщик, показывая на верблюдов. Мурад подошел к нему.
— Ты думаешь, они пройдут?
— У нас нет другого выхода, — недовольно признался старший погонщик. — Две недели назад здесь задержали караван Али Самеда. Они шли от озера, и их всех взяли. Вместе с животными.
— Я об этом не слышал, — признался Мурад. — Что стало с караваном?
— Они теперь в аду, — строго ответил старший погонщик, — а их тела висят на площади Фейзабада. Ты можешь увидеть их там завтра утром.
Мурад невольно пожал плечами и отвернулся. Ему не хотелось больше говорить на эту тему. Он был невысок, но за счет большой головы с густой копной уже седеющих волос казался выше ростом. У него были глубоко сидящие глаза, смотревшие на собеседника не мигая, и орлиный нос, отчего он был похож на хищную птицу. Старший погонщик посмотрел на него, кивнул головой, расценивая его молчание как согласие, и сделал знак своим людям, повторив приказ:
— Пускайте животных.
— А если мы потеряем караван? — спросил у него Мурад. — Кто за него будет платить?
— Не потеряем. Если ничего не случится, мы догоним его к вечеру. А если случится… тогда ты можешь сразу отправиться в Мешхед и поблагодарить Аллаха за то, что остался в живых.
Мурад с трудом сдержал готовое сорваться с его губ ругательство.
— Груз этого каравана стоит столько, сколько ты не сможешь заработать за тысячу лет, — сказал он, показывая на удаляющуюся вереницу верблюдов, — и все твои люди тоже не смогут заработать за тысячу лет. А ты отправляешь неразумных животных одних, полагаясь на случай.
— Они придут туда, где мы их будем ждать, — возразил старший погонщик.
— Я живу здесь всю жизнь и знаю, что говорю. Если их остановят чужие люди, значит, они могут остановить и нас. Я не хочу рисковать своими людьми. Почти все они мои родственники. Я взял с собой на этот раз всех своих братьев. Я не могу рисковать, Мурад, иначе наши семьи останутся без мужчин. Все грехи моих родственников я принимаю на себя, и это мне гореть в аду вместо них. Но я не хочу, чтобы они умирали за твой груз. Ты меня понимаешь, Мурад?