Пепел врага
Шрифт:
От кожаной поверхности дивана оторвалась взлохмаченная голова Серафима:
– Уходишь?
Верещагин коротко бросил:
– Пора. Спасибо тебе, Серафим!
– Всегда к вашим услугам, – полушутливо ответил тот и вдруг спешно добавил: – Да, чуть не забыл. Чечены, которые с Кривонравовым-младшим работают, исправно какому-то старику долю отстегивают. Он у них за пахана, если по блатным раскладам прикидывать. Или за казначея… – Задумавшись, Серафим высказал еще одно предположение: – А может, глава какого-нибудь тейпа. Хрен их там разберешь с их
Верещагин, мгновенно зафиксировавший в памяти еще одну чеченскую фамилию, довольно равнодушно отозвался:
– Возможно.
Попрощавшись, Верещагин вышел на улицу. Ночной воздух, замешанный на прохладе, запахе остывающего асфальта и аромате, идущем от клумбы, пьянил почище коньяка и сигаретного дыма. Но Верещагин старался сохранить ясность ума.
Сейчас его больше всего занимала реакция Морозова. В том, что въедливый следак вцепится в полученные бумаги, как пес в брошенную кость, он не сомневался.
«Вот только куда выведет эта ниточка, – размышлял он, – не ложный ли это след, ведущий в пустоту? Ведь то, что Кривонравов-младший ведет дела с чеченами, еще ничего не доказывает… А фамилию старика стоит запомнить. Надо перезвонить Илье. Ввести его в курс дела. Передать все, что тут удалось разведать. Пусть пробьет по своим каналам этого Беслана Ганирова. Да и о бумагах ему следует знать… Все-таки интересно, как отреагирует Морозов на мою посылку из Москвы. Наверное, удивится… Интересно, чем он сегодня занимался…»
«Удивительно, как изменчива фортуна», – повторял следователь Морозов, прихорашиваясь перед зеркалом.
Причиной его хорошего настроения была записка, полученная от Эммы Михайловны накануне. Знойная женщина, объект его желаний, пыталась возобновить прерванную связь. В записке, переданной через дежурного, дама сердца следователя Морозова сообщала о горячем желании немедленно встретиться.
«Нам необходимо разобраться в наших отношениях. Так больше продолжаться не может. Только немедленная встреча поможет распутать этот узел», – писала Эмма Михайловна на карточке розового цвета.
Несколько искусственный и возвышенный тон Морозова не удивил. Он знал, что его дама сердца обожает романы Даниэллы Стилл и фильмы из той же серии. А там люди нормальным языком не разговаривают. Герои подобных сериалов общаются исключительно высоким штилем. Эту манеру переняла и Эмма Михайловна, которая, несмотря на свою бурную личную жизнь, в глубине души все еще верила в чистую любовь.
По получении записки следователь попробовал связаться со своей пассией по телефону. В Управлении по делам репатриантов ответили, что Эмма Михайловна убыла с инспекцией на объект и когда будет – неизвестно. Это означало, что на рабочем месте ее не застать.
Этот рабочий день казался
Во всем этом приятном повороте событий Морозова смущало одно обстоятельство: время и место встречи.
Место свидания, назначенное Эммой Михайловной, находилось вне пределов хорошо охраняемой территории военной базы. Рандеву должно было состояться возле старой автобусной остановки, от которой остался полуразвалившийся навес и бетонные столбики с останками сгнившей скамейки. Рейсовые автобусы по пригородным маршрутам в этом направлении уже давно не ходили.
Сразу за остановкой простиралось поле, поросшее низким кустарником. Посередине поля торчал проржавевший остов сожженного куммулятивным выстрелом танка. Кто сжег машину и кому она принадлежала, уже никто не помнил. Может, неудачливый экипаж состоял из противников генерала Дудаева, марширующих на Грозный в ноябре девяносто четвертого года. А может, в танке горели сепаратисты, вставшие на пути русской армии год спустя. Теперь это никого не интересовало – слишком много новых братских могил появилось на этой земле с тех времен.
Неподалеку от разрушенной остановки располагался блокпост. С него отлично просматривалась местность, а остановка вообще была как на ладони. Боевики сюда соваться побаивались.
Эмма Михайловна предлагала встретиться вечером, но еще до наступления темноты. Она обещала подъехать на служебной машине своего управления. Морозов так же мог пользоваться автотранспортом прокуратуры без каких-либо ограничений.
Он заявился на стоянку прокуратуры, благоухающий французским парфюмом, с чисто выбритым лицом, в новом, ни разу не надеванном камуфляже.
Взяв со стоянки закрепленный за ним «УАЗ», Морозов покинул тщательно охраняемый объект. Глядя ему вслед, дежурный на КПП в задумчивости обратился к напарнику:
– Мороз-то на встречу со стукачом попер.
Напарник, обладавший аналитическим складом ума, покрутил пальцем у виска:
– Ну, ты совсем тупой! Он же расфуфырился до краев. Просто Филипп Киркоров какой-то. А пахнет… – Солдат втянул ноздрями воздух. – Чувствуешь?
Напарник, не разбиравшийся в тонкостях парфюмерной науки, захлопал глазами:
– Не-а…
– Классным парфюмом шмонит. «Пакко и Рабани». Тонкий, чувственный и вместе с тем мужественный аромат. – Цитируя всплывшую в голове рекламу, часовой мечтательно зажмурился. – Я таким на гражданке перед каждой свиданкой полировался. Телки от этого млеют.
– Понятно, – завороженно глядя в рот напарнику, протянул солдатик, на что тот презрительно отозвался:
– Что ты, мазут, понимаешь! Привык в своей деревне под трактором валяться. Из-под него тебя, наверное, на призывной пункт и вытащили. Под него и залезешь, когда на гражданку отвалишь.