Пепел
Шрифт:
— Осовинцев, — подсказал я, вспомнив карту, занимавшую всю стену в кабинете Шаарда.
— Точно, — кивнул Бардос. — И местные парни как раз шли рыбачить. А она тогда красивая была — загляденье. Ну, они ее и…
Бардос попытался изобразить руками то, что не шло ему на язык.
— Я понял, — кивнул я. — Продолжай.
— Ага, — Бардос кивнул. — Наигрались они, в общем, и оставили ее там же, на озерах. Но наша Матушка всегда сильной была. Никаких глупостей не сделала. Поплакала, конечно, как по женскому делу водится, поболела чуток. А потом дружину собрала и поехала обратно на озера. Нашли они всю компанию, старейшинам местным все объяснили, да и забрали троих — тех,
— Ерунда, — отмахнулся я. — Драконы не дышат огнем. Это все сказки.
— Зуб даю! — возмутился моим недоверием Бардос. — Спроси любого старика: они своими глазами видели. Прилетел дракон и выжег сластолюбцев так, что и могил не осталось. Мне думается, Великая Мать в тот день молитву вознесла, боги ее услышали, да и рассудили все по-своему. Дурное пожгли и заново начать разрешили. Выбрала она потом себе и Страсть, и Доверие, и Расчет. И хорошо все было. Вот только дочь у нее всего одна родилась, да и то под старость лет. Мы уж и не надеялись.
— Ну ладно, — я задумался. — Допустим, я поверю, что прилетел дракон и все тут пожег. Но это же не доказывает, что он прилетел именно на зов Великой Матери. Он и случайно мог мимо пролетать да забавы ради сжечь пустующий, на его взгляд, дом.
— Сам-то веришь, в то, о чем говоришь? — нахмурился Бардос. — С каких это пор боги дома жгут забавы ради? Но даже если для тебя это не доказательство, то вот тебе другая история. Сразу оговорюсь: в летописях как есть записанная.
Бардос приосанился, и снова начал рассказывать:
— Много лет назад было у нашей тогдашней Великой Матери сразу семь дочерей. Ну, и как водится, предложила она старшей сменить ее. Девица согласилась, и стали они ждать, пока она себе Страсть отыщет. Год ждали, два ждали. Вот уж десяток лет прошел, девица та взрослой женщиной стала, да все никак замуж не шла. И уж стали сестры про нее поговаривать, что пора бы ей уступить им свое место, дабы народ не волновать. Но не слушала она их.
Бардос закашлялся, глотнул прямо из кувшина, косясь на меня: интересно ли. Я приподнял одну бровь, дескать: ну давай-давай, слушаю тебя. Бардос еще больше напустил на себя вид сказителя:
— И однажды ночью услыхали они страшный грохот и жуткий скрежет над головой, — сказал он, выразительно потрясая руками в воздухе. — Выбежали на улицу — глядят, глядят, понять ничего не могут: темно же. Решили дождаться утра. Легли спать, а на рассвете опять то же — скрежет, треск, шуршание. Снова выбежали все домашние. Глядь, а вся крыша в одном месте как есть разворочена, будто за нее огромная птица когтями хваталась. Помчались они в те покои, а там посреди разломанной кровати стоит их Великая Мать и в небо смотрит. Улыбается.
Бардос выразительно посмотрел на меня, будто я уже должен был сообразить, в чем тут соль. Я фыркнул. Он поджал губы и продолжил:
— В тот же день потребовала она себе двух мужей — Расчет и Доверие. Забурчали ее сестры: разве можно без Страсти? Да мать их остановила. Выбрали ей мужей, значится, все как обычно. Крышу починили. А на третий день опять то же — грохот, скрежет. Выбежали все на улицу, да теперь уж с
— И родились у них драконята, — фыркнул я, отбирая у Бардоса кувшин, пока он все не допил. — Бардос, ну это же все сказки, как ты в такую чушь веришь? Драконы существуют — это факт. Они умеют летать, и некоторые даже думают, что они разумны — это тоже факт. А вот про огненное дыхание и превращение в человека — ерунда. Я тоже могу всем рассказать, что слышал, как дракон похабные песни распевает. Но от того, сколько человек мне поверит, ложь не станет правдой.
— Ну и не верь, — обиделся Бардос. — Нравится тебе жить в мире, где не происходят чудеса — живи, твое дело. А я верил, верю и буду верить, что наши старшие братья еще помнят о нас и помогут, когда придет нужда.
Я не стал с ним спорить. Мне тоже хотелось бы верить, что драконам есть до нас хоть какое-то дело, пусть я и не готов был в этом признаться.
Мы занимались крышей весь день. Работа меня малость отвлекла, так что за ужином я позабыл о том, что утром мне отчего-то там было неприятно видеть Лан. Напротив, я очень хотел поделиться с ней своими мыслями насчет сада: мне вдруг пришло в голову, как здорово бы там смотрелась статуя дракона с раскинутыми крыльями! Оригинальное украшение и новый источник вдохновения для народных сказителей. Но Лан почему-то не явилась на ужин. Краем глаза заметив, как повариха понесла куда-то большую корзину, закинутую белой салфеткой, я прямо-таки нюхом почуял, что кто-то сегодня заработался. Отобрав у удивленной толстухи корзину, я пошел в кабинет Лан.
— … выжечь все к чертовой матери! — услышал я возмущенный голос Лан, едва свернув в нужный коридор. — Надоели, сил моих больше нет. Сколько можно-то?
Подойдя к приоткрытой двери, я осторожно заглянул внутрь. Лан нервно копалась в ящике стола, расшвыривая по сторонам попадающиеся под руку письма. Подле нее, втянув голову в плечи, стоял тощий мужик в костюме для верховой езды. Гонец, что ли?
Лан, наконец, нашла, что искала, бухнула на стол тяжелый свиток, украшенный какой-то сложной вязью, задумавшись, послюнявила кончик грязного пера, испачкав губу чернилами, потом кивнула собственным мыслям и быстро-быстро застрочила, неосторожно тыча в чернильницу и заляпывая стол мелкими брызгами. Перо скрипело и повизгивало, белый кончик его мотался в воздухе, как крыло издыхающей птицы. Не прошло и пяти минут, как Лан бухнула печатью, размеры которой не вязалась с хрупкостью ее изящных пальцев, скатала свиток, запечатала его еще раз — чтоб никто не вскрыл — и вручила мужчине.
— Чтоб завтра же на месте был. Понял? — сказала она.
Мужик кивнул, взял свиток и быстро пошел прочь из комнаты. Я пропустил его и зашел внутрь.
— Что-то случилось? — спросил я. Лан, устало облокотившаяся о стол, вскинула голову, увидела меня и резко преобразилась: нахмуренные брови расслабились, нервно поджатые губы растянулись в улыбке, а усталость спряталась в глубине черных глаз. И не подумаешь, что она только что сердилась и волновалась о чем-то. Только непривычно сильный бардак на столе напоминал о том, что у нее действительно проблемы.