Перед лицом Родины
Шрифт:
— Что ж, Груша, и ты пришла у меня хлеб отбирать? — разглядывая в своих руках шило, которое он все еще держал, сказал старик. — Али ты, дорогая, никогда от меня ничего доброго не видела? Ведь мы с тобой в молодости вместе на сиделки ходили. Эх ты, Груша, Груша!..
— Да я-то при чем, Васильевич? — растерянно проговорила тетя Груша. Чуть не насилком забрали. Говорят, пойдем, будешь понятой. Это все они, оглоеды проклятые городские, замутили тут у нас все это дело. Взбулгачили народ, говорят, надобно
— Кулаков? — удивился Василий Петрович. — А я-то тут при чем? Разве я кулак?
— Да считают, что ты тоже навроде кулака.
— Господи Исусе-Христе, — перекрестился старик рукой, в которой держал шило. — Слыхала, старуха, в кулаки мы попали. Да что ж это такое? Иде ж правда? У меня ж сын и дочь за Советскую власть боролись…
Тетя Груша намеревалась что-то сказать, но в это время дверь с шумом распахнулась. В хату ворвался злой, распаленный Кавернов.
— Слушай, Ермаков! — завопил он, трясясь от бешенства. — Ты какого черта голову нам морочишь? Говоришь, хлеб в амбаре, а там его почти нету. Где хлеб?
— Ой, боже мой! — закрыв лицо руками, заплакала Анна Андреевна. — Что же это деется? Где ж мой сыночек Проша, хоть бы посмотрел, какую мы измывку выносим…
Это подстегнуло старика.
— Ты кто такой, что допрос мне чинишь? — гаркнул он вдруг громовым голосом. — Отвяжись, собака! А не то я тебя, — шагнул он к парню, замахиваясь на него шилом.
Побелев, как стена, парень попятился к двери и вдруг, крутнувшись, с воплем выбежал из хаты во двор.
— Ай-яй!.. — орал он во все горло. — Караул! Убивают!
— Ошалел, что ли? — выходя из хаты вслед за Каверновым, пробормотала тетя Груша. — Это он, проклятый, нарошно. Не выйдет. Шилом он тя не убил бы…
— Люди добрые! — орал у ворот Кавернов. — Убить Ермаков хотел меня. Покушение!..
На крик сбегался народ. Вскоре вокруг Кавернова собралась толпа. Парень рассказывал ей, как его чуть не зарезал ножом старик Ермаков.
— Да у него и ножа-то в руках не было, — пыталась говорить тебя Груша. — А было шило. Хомут он чинил. — Но ее никто не слушал.
Из дому вышел Василий Петрович. Толпа притихла. Старик зашагал по улице, ни на кого не глядя.
Кавернов стремглав бросился к сельсовету.
— Пришьют теперь дело старику, — сочувственно говорили в толпе. Разве ж можно такое, чтоб на власть руку поднять?
— Да не поднимал он на него руку, — горячо объясняла тетя Груша. — У него ведь в руках шило было. Разве ж можно шилом человека убить?
— Так ты иди, тетя Груша, в стансовет, — посоветовал ей казак. — А то ж он там набрешет зря на Василия Петровича. А ты скажи правду.
XXI
Прибежав в стансовет, Кавернов выдыхнул:
— Старик Ермаков чуть не убил меня.
— Да ты что? — привскочил от
Парень сел на стул, отер рукавом пот со лба.
— Дело было так, — тяжело дыша, начал он. — Пришли мы, значит, к Ермакову. Стал я было ему говорить, чтоб он добром вывез хлеб на элеватор, а меня перебил председатель колхоза Меркулов. «Замолчи, мол, без тебя поговорю»… Ну, я поневоле замолк. Вижу, что у него с Ермаковым одна бражка… И начал тут этот Меркулов увиваться вокруг Ермакова. А потом я осерчал на Меркулова, сказал: «Брось ты свою политику»…
— Правильно, — кивнул Концов. — Я сразу приметил, что Меркулов правый уклонист.
— А потом Меркулов ушел, — продолжал парень. — Я — Ермакову: выполняй, мол, план. А он: «Хлеба нет, а сколько есть — в закромах в амбаре». Пошли мы с Федором Цыгановым да с мальчонком глянуть в амбар, а там хлеба-то почти нет. Возвернулся я к Ермакову, говорю: «Что ты обманываешь? Хлеба-то, мол, в закромах почти нет». А старик, как бешеный, схватил со стола нож да ко мне. «Убью! — кричит. — Изничтожу проклятых!..»
— Паренек, что ж ты брехню-то разводишь? — послышался за спиной Кавернова женский голос.
Все обернулись. Это была тетя Груша.
— Почему брехню? Что ты?
— Ну, конечное же дело, брехню, — горячо заговорила старуха. — У него ж в руке-то шило было, а не нож. Сам ведь небось видал, как мы вошли к Ермаковым, старик хомут чинил…
— Подожди-подожди, — оживился Концов. — А ты точно знаешь, что у него в руке был не нож, а шило?
— Могу хоть на евангелье поклясться.
— А шилом-то Ермаков взмахивался на Кавернова?
— Что верно, то верно, — упавшим голосом сказала тетя Груша. Взмахивался. Но ведь шилом разе ж можно убить человека?
— Ну, это следователь разберется, можно или нет, — заключил Концов. Преступление налицо — покушение на должностное лицо во время исполнения им своих служебных обязанностей. Это, друзья, — поднял он свой тонкий обкуренный палец вверх, — дело политическое. Кто еще свидетель?
— Более никого в хате не было, кроме его старухи, — сказал Кавернов, — да вот Щегловой.
— Ну, этого вполне достаточно, — заметил Концов. — Кулацкие штучки. Товарищ председатель, вызовите сюда милиционера, — сказал он Сидоровне. Немедленно! Арестовать надо Ермакова.
— Товарищ представитель, — заявила Анна. — Я с вами не согласная. Я всю свою жизнь прожила в станице и знаю всех тут, как на ладонке своей. Знаю и старика Ермакова. Человек он, правда, дюже вспыльчивый, но чтоб убить человека — нет, на это он неспособный. Ни за что не поверю. Да и вся целиком станица об этом скажет. Надо проверить, нельзя понапрасну человека под суд отдавать.