Перед рассветом (версия не вычитана)
Шрифт:
— Итак, вернёмся к присяге. Ты крещена? У тебя есть христианское имя?
— Я крещена. Христианское имя у меня есть, но я не хотела бы его сообщать.
— Ты опасаешься волшбы?
— Я опасаюсь ввести суд в заблуждение. Я известна именно как Немайн, и будет разумно, если в бумагах суда я буду проходить именно как Немайн. Христианское же имя ничего не скажет тем, кто будет их разбирать.
— Относишься ли ты к роду человеческому?
Иные свидетели заулыбались. Для них дело решилось. Старые боги, демоны ли, ангелы ли, не подлежат человеческому суду.
— Полагаю,
Улыбки погасли. Епископ потер лоб. Подсудимая ведёт себя спокойно, уравновешенно. Впечатления одержимой не производит. Большинство колдунов и ведьм в практике Дионисия всего лишь принимали насланные нечистой силой видения за реальность. Остальные стали жертвами оговора, или потихоньку шарлатанствовали.
— Суд уже получил подробную справку о том, что представляет собой твоё тело. Поскольку свидетели уже приведены к присяге, я хотел бы услышать от достопочтенного мэтра Амвросия, является ли Немайн, дочь Дэффида, человеком с медицинской точки зрения.
Мэтр Амвросий встал. Помял руками сумку с инструментами.
— Вот так, под присягой, я не могу. То есть могу подтвердить, что Немайн относится к народу холмов, также именуемых потомками Дон. Они отличаются от всего, что я видел за мою практику. И по Платону выходят людьми — без перьев, двуногие, и ногти плоские… Но я подозревал и подозреваю, что они не совсем люди. Или совсем не люди. Впрочем, доказать, а значит и присягнуть, не могу.
Начал речь, чуть не заикаясь, но завершил твёрдо и уверенно.
— Благодарю, мэтр. В таком случае, суд будет опираться на опыт церкви. Известны случаи крещения существ, подобных подсудимой, и даже более странных. Все они согласились со своей принадлежностью к человеческому роду…
Представление стороны обвинения. Брат Марк — а Клирик и не сомневался. Причём поставили обвинителя спиной к свидетелям, а её — лицом. И пары стражников по бокам у монаха не стояло. Присяга. Рожа у Марка странно кислая. Может — из-за золотого, который за него внёс викарий. Бенедиктинцам-то золота и касаться нельзя. Только когда оглашал позицию обвинения, разгладился. Позиция агрессивная, но не сильная: колдовство во вред людям, просто колдовство, изготовление и продажа амулетов. Позицию защиты взялся излагать — сюрприз! — викарий. Заместитель епископа. И все эти пунткты попросту отмёл.
Прения, свидетели. Клирик пытался работать по заранее продуманной схеме — вносить протесты, требовать записи, подвергать свидетелей долгому нудному опросу. Затягивать дело, пока не прояснится — чего же хочет судья.
Судья желал странного. После всех изначальных подковырок процесс быстро и легко шёл в одни ворота — в ворота обвинения. Седина барда — испуг. Страховки — охранное письмо, не амулет. Демонов — не вызывала. Даже Гвина ап Лудда.
Всё обстояло хорошо. Пока в церковный неф, ставший залом суда, не ворвалась Альма. Поначалу тихо, прижимая к себе узелок, прокралась к родителям. Епископ Дионисий заметил — девочка удивительно похожа на "обитательницу холмов". Только уши нормальные. Вывалила
— Я столько не съем, — улыбнулась Немайн, заглядывая внутрь, — тут вкусностей мне на неделю. Может быть, мне кто-нибудь поможет со всем этим управиться?
Клирик надеялся, что явление Альмы обойдётся тихо. Ещё плохо её изучил. Зато отец с матерью уже не знали, что делать. То ли под скамьи прятаться. То ли хватать дочь в охапку и бежать, куда глаза глядят…
— Ты, главное, с этими не делись, — Альма ткнула в охрану по бокам сиды, — свидетели могут сказать правду. И судья может судить по справедливости. А эти — конченые.
— Это ещё почему? — не выдержал один из стражников.
— Отсиделись за спиной Майни, потом копья ей в спину упёрли, а спрашивают… Ну и ладно, вы уж и не совсем живые-то. Святая Бригита вам ещё отплатит!
— А и не Бригита, найдётся кому, — возгласил утробный голос из зала. Кое-кто из свидетелей хорошо освоил чревовещание. Стража совсем повесила носы. Альма уже стояла перед рыцарем.
— А тебе не стыдно? Ладно, в том что спасла город — и меня! — сида не признаётся. Но уж от предместья-то не открутится. А у тебя, Таред, там зазноба. И, кстати, не одна!
— Одна, — возмутился рыцарь.
— А которая? — уточнила Альма, — Тёмненькая такая, ещё, как фэйри, в зелёном платье ходит? Или белобрысая с веснушками? Давай выбирай, раз одна.
— Я… Мне…
Клирик без удовольствия пронаблюдал, как человек, честно исполняющий вассальный долг, завис, как устаревший компьютер.
— А ты, судья, осторожнее, — пригрозила Альма епископу, — мучителей праведников ожидает Ад.
— А Немайн праведница? — уточнил тот.
— Она меня спасла, — тихонько ответила Альма, — Не город. Город что, город — вещь… Меня. И его вон. И её…
Девочка начала обходить свидетелей, старательно шарахаясь при этом от стражи.
— Насчёт города она не признается, скромничает, — бормотала почти под нос, цепляла свидетелей за руки и заглядывала в лицо, — но вот у тебя ж доля в пивном заводике? А если б его зажгли? А ты — куда ты бы пиво пить ходил, если не в "Голову"?
Епископ Дионисий старательно удерживал мускулы лица от раздражённой гримасы. Кто-то откровенно использовал ребёнка, справедливо ожидая, что монах-епископ не очень-то умеет обращаться с детьми. Чего добивался, помимо очень неприятной сцены и измотанных нервов судьи — непонятно. Зато девочка себя накручивает, уже почти в истерике.
— Альма!
Девочка оглянулась на подсудимую.
— Послушай меня внимательно. Ты говоришь, я тебя спасла. У меня есть к тебе просьба. Выполнишь?
— Выполню.
— Найди своего брата Тристана. И попроси его пересказать тебе историю апостола Петра. Если вспомнит, слово в слово.
— Но…
— Ты принесла сюда еду родителям и мне? Спасибо, съем всё, что влезет, и папа с мамой твои тоже. А теперь помоги мне ещё немного: поговори с Тристаном. Очень мне поможешь. Больше, чем оставшись здесь.