Перед уходом (сборник)
Шрифт:
И в этом смысле повесть содержит полемический заряд, хотя внешне будто бы и не задевает проблему взаимоотношений города и деревни. Наша деревня сегодня переживает процессы, сходные с теми, которые переживает город, и ничего тут не поделаешь, нет больше непроходимых границ. Это хорошо показал в своих романах Федор Абрамов.
Интересно именно с этой точки зрения взглянуть на вторую повесть Студеникина, включенную в эту книгу. Сначала кажется, что старушка в мужском пиджаке прибыла из деревни в город только затем, чтобы воочию убедиться в том, как он, город, глух и слеп к отдельному человеку,
Такое могло прийти в голову только деревенскому жителю. Смешно? Не очень. Сетование старушки законное — мы-то знаем, сколько всего в городе пропадает «зазря», не только пруды, поэтому и не смеемся над старушкой. Да и автор вовсе не хотел нас повеселить, старушка ему симпатична, хотя относится он к ней без умиления и подобострастия, которым избаловано множество других литературных старушек. Мы-то понимаем, что ей выпала роль невольного «ревизора». Темная, безъязыкая, она послана автором в столицу, чтобы проверить, почем в этом городе фунт человеческого участия и добра.
Так вот. Великий город все-таки не остается безразличным к затерянной в нем старушке. Старается доставить ее по назначению водитель троллейбуса, предлагает свою помощь мальчик, решивший «с понедельника» — а как раз понедельник! — делать хорошие дела. Пытаются определить ее на ночлег дежурные милиционеры. Наконец, находится веселый парень, который привозит ее к себе домой и укладывает спать. Вот встретила старушка расклейщицу афиш, и та так сердечно обошлась с ней, что тронула душу. «Глядя на ее узкие, да еще прищуренные глаза, старуха подумала, что на белом свете много добрых людей». Нет, не равнодушен, не холоден город! Правда, встречаются в нем и другие люди: пожилая холеная дама с внуком, принявшим старуху за бабу-ягу, жена рубахи-парня, забывшая, кто ее, «дуру неблагодарную, кормит», блатняга на вокзале… Но не встречи с ними составляют главное содержание повести. Повести, надо сказать, все-таки грустной. Старушка не осуждает, а жалеет людей, вынужденных жить в такой спешке и суете. Взгляд ее полон сочувствия, и нет у нее «неоплаченного счета» ни в жестяном сундучке, ни в кармане.
Иное наводит на грустные размышления. Увы, всем нам не хватает добра и участия, что в городе, что в деревне. И в деревне кто-то обижает старуху — не зря же она ищет защиты в городе. Но и тут, если по большому счету… Водитель троллейбуса в глубине души рад сбагрить незапланированную старушку, милиционеры действуют слишком уж по инструкции, да и наш рубаха-парень, широкая душа, спасовал перед напористым недовольством жены. И интеллигенту в темных очках не хватило благого порыва: «Ну, не я, так кто-нибудь другой…» Не против города направлен пафос этой «обыкновенной истории»,
То, что на первый взгляд кажется мелким, незначительным, обретает особый, сокровенный смысл. Писатель пробивается к нему сквозь личину обыденности. В момент, когда человек не под прожектором, не на виду, когда он в толпе, наедине со своим выбором, как ему поступить, и проявляется его характер, его личность. Сокровенное — вот к чему подбирается писатель, подслушивая мысли и чувства своих героев. Это «подслушивание» то выливается в исповедь перед самим собой, как у Наташи, то воплощается в авторские раздумья о «правде несвершившегося», как в рассказе «Невеста скрипача».
И еще чрезвычайно существенное наблюдение. Такое «прослушивание» отдельных пульсов незримо подключено к сети общих проблем, к пульсу самого времени и его многовольтовому напряжению. В одной из своих недавних статей Евгений Евтушенко очень верно заметил:
«Если для писателя его сокровенное — это лишь интимное переживание, то он, даже если и талантлив, обречен на ограниченность. Степень широты сокровенного — это степень широты таланта. Искренность в литературе не заслуга, а непременное условие. Но искренность ограниченного человека еще не есть правда жизни и правда литературы. Без искренности не может быть правды, но правда в литературе может состояться только тогда, когда сокровенное для писателя — это не отдельные кусочки действительности, а сокровенное — это все».
Да, сокровенное — это все. Весь мир, все его большие и малые заботы. Вот тут-то, пожалуй, и находится «участок», на котором трудится писатель. Он исходит из того, что сокровенное — это не абстракция, не иллюстрация к той или иной идее, а конкретный наш современник, «знакомый незнакомец», его судьба. Он не укладывается ни в какую рубрику, но разве от этого он становится хуже, чем есть? В повести «Без страха и упрека» высказана мысль, которая освещает одну из главных сторон творчества самого Студеникина: «Жить бок о бок со святыми тягостно, и мало кого манит такая честь. С грешниками как-то легче…»
В герои писатель выбирает «грешников». Он пишет их судьбы, вернее, скрещения их судеб, и тут он традиционен, в границах сугубо реалистической манеры он ищет — и находит — свой стиль. Он скучен для людей пресыщенных, привыкших взбадривать себя наркотиком «необычного». Загадочная простота прозы Студеникина предполагает соучастие, сотворчество читателя. Она ждет доверия к сокровенному героев, часто сливающемуся с сокровенным самого писателя, с его болью.
Аристарх Андрианов