Перед вахтой
Шрифт:
Плавно, без свистка тронулся поезд. Из отделения машиниста вышел капитан третьего ранга Многоплодов и доложил адмиралу о том очевидном факте, что посадка закончена. Гриф усадил командира роты рядом с собой, и теперь перед Антоном сидело все его высшее начальство, не хватало только главнокомандующего ВМС. Вдобавок адмирал стал смотреть па него прямым, давящим взглядом, и Антон ежился от этого взгляда, и очень хотелось куда-нибудь провалиться. Было обидно, что, несмотря на всю науку Пал Палыча, он не может собрать силы и посмотреть в глаза сидящему перед ним человеку, будто он сделал ему что — то нехорошее. Ничего нехорошего Антон адмиралу не сделал, и вообще адмирал не удав, а он не кролик. Антон поднял подбородок и дерзко взглянул в глаза адмиралу. Глаза были холодные, цвета осеннего моря, не мигающие. Тонкие губы на смуглом лице адмирала шевельнулись. Антон все смотрел ему в лицо.
— Отцу-то написал? — негромко, но отчетливо спросил начальник училища.
— О чем? — не сразу сообразил Антон.
— О том, как ты старшин истребляешь.
— Не написал, — опустил он глаза, признав за собой вину.
— Струсил.
— Не хотел расстраивать.
— Струсил и еще оправдываешься. Не по-мужски, — сказал адмирал,
— Если вы так понимаете, то сегодня и напишу, — произнес Антон, подавляя обиду на незаслуженное оскорбление.
Только чуть погодя он понял, поразмыслив, что, наверное, все-таки слегка трусил отца.
Во-первых, в детстве его поколачивали, чем — хочешь не хочешь — внушили не то уважение к родителям, которое достигается более гуманными, но трудоемкими методами. А во-вторых, отец был капитаном первого ранга и после того, как сын надел погоны, постоянно давал это понять. Служил он начальником ОВРа (охраны водного района) в латвийском городе Линте. Дело, конечно, прошлое, но трудно забыть, что однажды отец своими руками посадил его на гауптвахту в этом самом городе Линте.
Электричка неслась во тьме без остановок, только проблескивали вдоль окон огни станций, и стук колес на стыках рельсов звучал словно барабанная дробь. Проскочили Стрельну, и Новый Петергоф, и Старый, и Антон ждал уже огней Мартышкина, как вдруг полковник Гриф сказал что-то Многоплодову, и тот пошел в отделение машиниста. В ту же минуту поезд резко затормозил. Одних прижало к спинкам сидений, другие резко подались вперед, только стальной сейф не дрогнул.
— Пойдете снова за седьмой ротой, — сказал полковник Гриф.
— А куда? — не сдержал Антон любопытства.
— Как всегда: куда прикажут, — осадил его полковник.
Из вагонов, придерживая карабины, прыгали друг за дружкой на заснеженную насыпь курсанты. За редкими неподвижными облаками пряталась тусклая, на треть ущербленная луна. Антон выпрыгнул и принял на грудь увесистый, дьявольски неудобный сейф. Поезд без свистка, без предупреждения тихо двинулся вперед, и, когда он унес свет своих окон, на насыпи стало совсем темно. Замелькали огни аккумуляторных фонарей. Прозвучали негромкие команды. Роты построились у насыпи. Ноги вязли в снегу, порядочный ночной мороз проникал под шинель, под брюки. Антон считал кальсоны анахронизмом и всегда носил трусы, а теперь он подумал, что уютные казенные кальсончики пришлись бы кстати… Офицеры подровняли строй, проверили личный состав и повели колонну по сугробистой просеке в лес, который среди ночи казался таинственным и дремучим, как нехоженая тайга.
Скрип снега под сотнями, ног похож был на шум морского прибоя. И никакого света, только точки фонарей да размытая облаками луна над головой. От ходьбы, от груза стало жарко. Ботинки промокли.
— Эк-кое свинство, — сердито сказал Антон. — Тут в сапоги надо обуваться, как пехота-матушка. Интересно, куда идем?
— На север, к морю, — сказал Игорь.
Но это Антон и без него сообразил. Только зачем им море, когда оно замерзшее? На что оно годится, твердое море? Та же самая суша — ходи пешком, волоки на себе груз. Несчастные эти люди — пехота…
До моря они не дошли. Лес разредился, и колонна вылилась на большую поляну. У длинного барака, из всех окон которого были освещены лишь два, стояла непонятно как попавшая в лес легковая машина. Колонну остановили, разрешили курить.
— Добрались, — молвил Антон. — Слава богу и командованию.
— Такие громкие слова можно говорить только дома, сидя на койке и повесив мокрые носки на батарею, — вздохнул Игорь. — Боже, до чего же мне горько думать, что еще придется идти обратно!
— Вспомни третью статью дисциплинарного устава и прекрати хныкать, — сказал Антон. — Тяготы и лишения нашей судьбы заранее оговорены в присяге. Принимай как неизбежное. Будет легче.
Они поставили сейф на снег, и тут вдруг зажглись на столбах лампы. Из барака вышел генерал в высокой папахе, сопровождаемый свитой сухопутных офицеров. Начальник училища скомандовал «смирно», подошел к генералу строевым шагом и доложил, что вверенная ему часть к назначенному месту прибыла. Потом все начальство ушло в барак, а курсанты курили, разговаривали, боролись, чтобы не зазябнуть. Строй сломился, и на поляне стало шумно.
— Что это за генерал, перед которым сам адмирал навытяжку стоит? — поинтересовался Игорь.
— Небось важная персона, — сказал Антон. — Может, даже сам начальник округа.
— Н-ну, — усомнился Игорь. — Станет начальник округа ничью по лесам ездить. Надо думать, заместителя пошлет.
— Хорошо иметь заместителя, — мечтательно сказал Антон.
— Недурно, — согласился Игорь. — Надоело сейф тащить, Крикнул заместителя: «Эй, Афоня, хватайся за ручку, а я пони покурю!»
— Малина жизнь, — вздохнул Антон. — Это сколько же раз Земля облетит вокруг Солнца, пока нам с тобой заместителей дадут?
— Двузначное число, — ответил Игорь. — Пока рано готовиться.
Луна успела переместиться на пятнадцать градусов в западном направлении, прежде чем адмирал с офицерами вышли из барака. Раздались команды, строй принял надлежащий вид и наступила тишина. Адмирал, заложив правую руку за борт шинели, глядя на носки своих ботинок, которые тоже наверное, промокли, вышел на середину. Он поднял голову' осмотрел строй, помедлил. Начал говорить:
— Сегодняшнее учение показало, что организованность у нас с вами средняя: на три балла с маленьким плюсом, большой расхлябанности я не заметил, личный состав действовал умело и споро. Терпимо, но можно было и побыстрее. Надо быстрее! В наше время при фактической боевой тревоге отстающие части перестают существовать. Вы все военные люди и прекрасно это понимаете. Идиллические времена, когда можно было потягиваться, оглядываться и чесать в затылке ушли и не вернутся. Если раньше побеждал сильнейший, то теперь побеждает быстрейший. Сегодняшняя наша неторопливость не отвечает требованиям эпохи. Что ж, будем тренироваться. Есть ли вопросы?
Вопросов адмиралу не задали, обратный путь одолели намного быстрее и вернулись домой к утру усталые той хорошей усталостью, которая прибавляет сил и уважения к себе В семь часов Антон сменился с поста рассыльного и решил поспать два часа, а потом позаниматься физикой. Но это решение ему выполнить не удалось. Проснулся он только, когда дневальный дернул его за ногу и крикнул в самое ухо, что пора обедать. А после обеда он снова заступил на пост, бегал, куда прикажут, с разными поручениями и на бегу размышлял о том что главный враг человека — это он сам и что если не переборешь сидящего в себе лентяя, обжору, нахала и эгоиста, то никогда ничего в жизни не достигнешь, и провалишь экзамен по физике, и будешь вместо отпуска сидеть в училище, готовиться к переэкзаменовке. Сократ говорил: познай самого себя это конечно, важное дело. Но побороть самого себя куда важнее. Тут-то и зарыта собака, додумался Антон. Но в последующие дни повседневные дела и заботы заслонили от него эту мудрую мысль.