Перед вахтой
Шрифт:
Заглох мотор, и люди перестали кричать, и на море стало тихо. Волна захлестывала с головой, шатала, валила, и Антон теперь больше удерживался за катер, нежели напирал на него. Но пришлось упереться, навалиться еще раз — и катер качнулся. Всплыли покореженные, измочаленные бревна.
— Ур-р-ра! — заорал младший лейтенант Кипяченое, и за ним заорали все.
— Берите своих людей на борт, — сказал Арвид Янович. Младший лейтенант подплыл к председателю, обнял и поцеловал его.
— Экипажу МО-32 на борт! — скомандовал он.
И первым взобрался на палубу. Он вынес из рубки бутыль и протянул председателю:
— Чем богаты… — И опять смутился. Катер приятно покачивался на волне.
Антон смотрел под ноги, как с него течет вода и на палубе растет выпуклое озерцо. Он удивлялся, как это было страшно, пока не прыгнул в воду, и как все получилось обыкновенно! и никаких ужасов, никаких захватываний духа — просто работа, даже вроде бы и рассказывать нечего. Даже и не холодно. Он не торопился в кубрик, стоял на ветру, и ветер теперь не казался холодным.
— Арвиду Яновичу наша четверка понравилась, — сказал он командиру. — У них таких нету.
— Такой молодой, а уже гений! — воскликнул младший лейтенант Кипяченов. — Вываливай шлюпку за борт!
Антон сдернул брезент и быстро спустил шлюпку.
— На память! — крикнул командир. — Владейте, Арвид Янович, в память о нерушимом братстве рыбаков и моряков Военно-Морского Флота!
— Что вы, командир, — сказал председатель. — Не надо. Ведь отвечать придется.
К шлюпке уже подошли рыбаки, стали профессионально рассматривать ее, покачивая головами и произнося непонятные, но, видимо, одобрительные слова.
— Отвечу! — весело откликнулся младший лейтенант. — Я не женатый, а жалованье приличное!
— Тогда спасибо, — сказал Арвид Янович. — Очень хорошая шлюпка. Надо такие для нас делать. Только напрасно. Мы и без этого…
— Конечно, без этого, — сказал командир. — Прощайте!.. Прошу прочь от винта!
Он поставил ручку телеграфа на самый малый, потом на малый, на средний, и через две минуты катер вышел на курс и мчался полным ходом на северо-запад, к Рижскому заливу.
Антон спустился в кубрик. Там боцман делил между купавшимися остатки спирта. На столе стояли, позванивая, восемь стаканов, и в каждом было жидкости чуть больше половины. Рядом лежала надорванная пачка галет.
— Венков, отнеси командиру на мостик! — приказал боцман и протянул радисту стакан и две галеты.
Радист, которому спирту не полагалось, вздохнул и пошел из кубрика, бережно держа стакан.
После этого мокрые моряки разобрали стаканы, приготовили галеты на закуску, и боцман серьезно произнес:
— За процветание народов Прибалтийского края, салют!
— Двадцать залпов! — откликнулись моряки и выпили огненную воду.
У Антона перехватило горло. Неразбавленный девяностошестиградусный спирт ему пить еще не доводилось. На глазах выступили слезы, и он отвернулся, чтобы, не дай бог, кто не заметил и не обозвал салагой. А по телу уже разливалось тихое блаженство, и хотелось совершить еще что-нибудь выдающееся, да почище, чем это купание в теплой ванне, именуемой январской Балтикой. И все вокруг него стало хорошим и милым, все предметы красивыми, а люди — родными.
Матросы переодевались, относили мокрое обмундирование в машинное отделение. Антон тоже стащил с себя мокрое, переоделся в свою курсантскую форму первого срока носки.
— Какие замечательные люди эти рыбаки! — сказал он. Это море так воспитывает людей. Разве сухопутные так могут? Сухопутные все еще решают важную проблему, уступать ли дамам и старшим место в автобусе. Они еще не договорились окончательно, возвращать ли найденные кошельки. Они славят человека в газетах, если он помог ребенку перейти улицу. Увидели бы они этих рыбаков!
— Свои ребята, — отозвался боцман. — Ты поспи, молодой. Еще часов пять ходу.
— Что ты! — сказал Антон. — Я сейчас пойду на мостик!
Он только на минутку прилег на чью-то койку. Глаза его сомкнулись, матрас обволок размякшее тело, а ровный шум мотора превратился в неслыханную волшебную песнь, которую хотелось слушать вечно. Девяносто шесть градусов мастерили в голове фантастические видения.
— Сейчас иду на мостик, — прошептал он и заснул окончательно.
Его потянули за ногу. Антон раскрыл глаза. Было тихо и не качало. Над ним высился боцман.
— Ваша остановка, товарищ будущий офицер, — сказал боцман.
Антон потянулся, улыбаясь. Тело чувствовало себя бодро, в голове было ясно, а на душе весело. Он взглянул на часы, половина одиннадцатого.
— Вот это я дал! — сказал Антон боцману.
— Здоров дрыхнуть, — согласился боцман. — У нас переночуешь или в город пойдешь?
— Пойду в город, у меня есть адрес. — Он надел шинель и шапку. — Командир у себя? Попрощаться надо.
— Отбыл командир, — сказал боцман. — У него тоже в Риге адрес имеется.
— Ну что ж. Передавай привет, — сказал Антон, пожал боцману руку и выбежал на причал.
Было темно, морозно, и высоко в небе стояла белесая маленькая луна. Где-то слева, за шлагбаумом пропускного пункта, урчал автобус. Антон двинулся на этот звук. Навстречу попадались возвращавшиеся из увольнения матросы.
«Удобно ли вваливаться к приятелю в двенадцатом часу ночи, может, там и ночевать негде? — подумал он — Не двинуть ли прямо на вокзал, да в Питер? А когда поезд? Вдруг утром? Нет, — решил он, — пойду к Вальке. Свой брат моряк не прогонит».
Автобус домчал его до города, потом другой автобус доставил на нужную улицу, труднопроизносимое название которой Антон несколько раз восстанавливал в памяти при помощи записной книжки. Без особого труда он нашел Валькин дом. За дверью открылась широкая пологая аристократическая лестница с дубовыми перилами. В вестибюле стояла каменная ваза, а на ней была дощечка с надписью: «Не для окурков» «А для чего?» — подумал Антон. Но не смог изобрести никакого полезного применения этой вазе, похожей на поставленное торчком яйцо допотопного птеродактиля. Желание идти в гости почти угасло в нем, но все — таки он поднялся на третий этаж. Там обнаружилась Валькина квартира. На медной дощечке было написано вязью: «Доктор Мускатов», а из-за двери доносился гул, напоминавший о морском прибое или о прикрытом подушкой проигрывателе.