Перехваченные письма
Шрифт:
Il n'y a pas de temps pour la culture personnelle et les pleurnicheries qui n'aboutissent `a rien. Il faut vivre et faire vivre ceux qui d'ependent de vous. S'il laisse `a sa femme seule le soin de subvenir aux d'epenses de la vie, s'il ne se fait pas des relations utiles mais se lance seulement dans des bavardages plus ou moins intellectuels, il sera en dehors de la vie et `a mesure que le temps passera il sera de moins en moins apte `a trouver un emploi. Il sera une charge `a lui m^eme. Maintenant qu'il est jeune il int'eresse et on l''etudie mais dans peu de temps le monde exigera plus — c'est `a dire la r'ealisation de son id'eal dans la vie et la stabilit'e de son existence. Rien n''eloigne comme les efforts `a chercher des pleurs et je crains m^eme que cela peut mettre en p'eril la stabilit'e du m'enage [41] .
41
8/21 июля 1926.
Сегодня, раскрыв газету, я прочла о смерти Дзержинского, этого страшного руководителя Чека и ГПУ, за 9 лет своей неограниченной власти погрузившего Россию в пытки и убийства! Он умер в расцвете сил от сердечного приступа. Теперь он предстанет перед Божьим судом и снова встретится с тысячами своих жертв, которые станут неопровержимым свидетельством против него! Какое
Лев Р. приходил к нам обедать. Он принес мне прекрасные розы и, пока его жена не приехала, немного посидел у меня, любезно беседуя. Ему очень жаль, что Кот отказался от места, которое, по его просьбе, предложил один из его друзей. Он сразу положил бы ему 1500 франков за один или два месяца, в будущем, возможно, и больше, присмотрел бы за ним и приобщил бы его к делам. После 5 часов он был бы свободен и мог бы заниматься живописью или литературой. А постоянного жалованья вполне хватило бы на содержание семьи, в том числе и Веры. Я ему сказала, что разделяю его сожаление. И в самом деле, это такая редкая возможность с самого начала встать на верный путь, за которую надо было бы с готовностью ухватиться, особенно видя ту борьбу за существование, которая охватила все общество.
Сейчас не время заниматься самообразованием и предаваться нытью, которое ни к чему не ведет. Надо жить и обеспечить жизнь тем, кто от нас зависит. Если он смирится с тем, что его жена одна будет заботиться о хлебе насущном, не станет искать полезных связей и увязнет в более или менее интеллектуальной болтовне, он окажется за бортом жизни и со временем ему будет все труднее найти работу. Он станет обузой самому себе. Сейчас, пока он молод, он вызывает интерес, к нему присматриваются. Но пройдет немного времени, и от него потребуют большего — осуществления своего призвания и прочного положения в жизни. Ничто так не отвращает, как постоянное ньггье, и я даже опасаюсь, что это может поставить под угрозу прочность их семьи.
Le 18/31 juillet 1926
Je lis avec un int'er^et palpitant ce que l'on sait des 'ev'enements et des d'esaccords qui se passent dans le gouvernement de brigands qui r'egit notre pauvre pays. Ce serait le moment de faire un grand coup d'Etat et une restauration monarchique que le pays accueillerait avec enthousiasme. Pour moi, et je crois que je suis seule `a le dire, il faut affirmer le grand principe de la l'egitimit'e. Or le souverain l'egitime est sans contredit Nicolas. Il ne s'agit pas de ses m'erites, il s'agit de son droit qui est irr'efutable. Il aurait fallu que ce principe f^ut reconnu par la nation enti`ere sans jugement ou appr'eciation de celui qui la repr'esentait, que ce principe f^ut reconnu par la famille en premier lieu; que le G. D. Nicolas mette au service de ce principe sa popularit'e et son 'ep'ee — et que l'Imp'eratrice m`ere cesse son enfantillage de croire `a la fable du Souverain vivant et cach'e.
Dans l'animosit'e contre Kyr. il y a beaucoup de sa part de l'ancienne animosit'e familiale, et certainement que ce serait une douleur de plus pour elle de voir quelqu'un d'autre occuper la place de ses enfants. Elle n'a pas la hauteur d'^ame de s''elever au-dessus de ses griefs et antipathies personnelles et voir par dessus tout — le salut de la Russie dans la r'eunion de toute la nation autour du sceptre d'un seul homme quelque faible qu'il soit. Le mieux serait de faire taire les exigences de tous les partis qui se contredisent et s'entre-d'echirent. Je suis toujours tr`es attach'ee `a l'Imp'eratrice 'etant rest'ee peut-^etre la derni`ere de ses relations de ses premi`eres ann'ees en Russie. Je l'aime et j'admire son coeur pur et aimant, la dignit'e de sa vie et la noblesse de ses sentiments, elle est profond'ement entr'ee dans mon coeur. Mais mon esprit ne peut pas ne pas voir combien elle a fait fausse route et combien son refus de voir Kyr. a compliqu'e la situation de dissension dans la famille Imp'eriale, a mis la dissension dans l''emigration… Le G. D. Nicolas vieillit dans l'inaction [42] .
42
18/31 июля 1926.
Со жгучим интересом я читаю все, что доходит до нас, о событиях и разногласиях в бандитском правительстве, которое хозяйничает в нашей несчастной стране. Пора было бы совершить решительный государственный переворот и восстановить монархию, страна примет ее с воодушевлением. По-моему, и кажется, я единственная, кто об этом говорит, надо утвердить великий принцип легитимности. А легитимный суверен — несомненно Николай. Дело не в его достоинствах, дело в его неоспоримом праве. Надо, чтобы этот принцип был признан всем народом независимо от суждений и оценок того, кто его представляет, и чтобы прежде всего этот принцип признала семья. Чтобы великий князь Николай поставил на службу этому принципу свою популярность и свою шпагу — и чтобы императрица-мать отказалась от своей ребяческой веры в сказку о том, что Император жив и скрывается.
Во враждебности к Кириллу с ее стороны есть много от старой семейной вражды, и, конечно, было бы еще одним ударом для нее видеть, как кто-то займет место ее детей. Ей не хватает высоты души, чтобы подняться над этими личными счетами и антипатиями и признать прежде всего, что спасение России — в объединении народа вокруг скипетра, вокруг одного человека, каким бы слабым он ни был. Самым лучшим было бы пресечь требования всех партий, которые противоречат друг другу и ведут к взаимному уничтожению. Я по-прежнему очень привязана к императрице, будучи, наверно, последней из тех, кто окружал ее после приезда в Россию. Я ее люблю и восхищаюсь ее чистым и любящим сердцем, ее полной достоинства жизнью и благородством ее чувств. Я глубоко предана ей моим сердцем, но мой рассудок не может не видеть, насколько ошибочен избранный ею путь и насколько ее отказ видеть Кирилла усиливает распри в императорской семье и раздоры среди эмиграции. Великий Князь Николай стареет в бездействии.
Le 1/13 ao^ut 1926
Nous avons eu un soir les Galitzine. Ils travaillent tous deux, lui dans un restaurant et elle dans un bureau des commissions. Les Kots 'etaient l`a aussi et elle m'a paru gentille et bonne. Ils sont occup'es de se faire leurs positions et n'aident en rien V'era. Celle-ci esp'erait avoir un logement avec eux, mais ceci n'entre pas dans leurs plans. Je voudrais tant que ma ch`ere V'era trouve une occupation, car je ne puis plus la prendre `a ma charge. Elle est bien gentille et je suis enchant'ee de passer ce mois avec elle mais tout est si cher que je ne pourrai pas continuer ind'efiniment [43] .
43
1/13
Как-то вечером у нас были Голицыны. Они оба работают, он в ресторане, а она в посредническом бюро. Кот с женой тоже были, и она показалась мне милой и доброй. Они заняты устройством своих дел и ничем не помогают Вере. Она надеялась жить с ними, но в их планы это не входит. Мне так хотелось бы, чтобы моя Вера нашла себе работу, ведь я не могу больше ее содержать. Она очень мила, и я счастлива провести с ней этот месяц, но все так дорого, что я не смогу делать это бесконечно.
17 июня 1927
Prince Vladimir Galitzine
Byron House, 7, St. James's Street London, S.W.I.
Дорогая графиня Вера Анатольевна,
Письма — ваше и Никино — прочел с большим интересом и очень благодарю вас. Я уже некоторое время не писал им, зная, как это опасно. Надеюсь, что Ники еще не начинал хлопотать об разрешении о выезде, момент очень неподходящий, и это только могло бы привлечь внимание властей к нему. Мы с женой так бы хотели выписать их сюда и готовы выслать им денег на переезд, но считаем, что сейчас надо обождать, так как очень уж неспокойно там со всеми этими арестами. Надо дать улечься тревоге. Если будет возможность, то напишите, чтобы они сидели смирно и пока не хлопотали даже о выезде в Финляндию.
Здоровье Ирины меня беспокоит, надо, чтобы она питалась хорошо. Я бы хотел послать немного денег им, тете и сестре Наде, но отсюда боюсь это делать. Если вы думаете, что это можно сделать из Парижа через вас, то, пожалуйста, напишите мне, и я пришлю деньги для перевода.
Кланяйтесь очень от нас обоих, писать им сам пока не собираюсь.
Целую ваши ручки. Преданный вам В. Г.
В мелких ресторанах на бульваре Батиньоль уже обедали рабочие и конторские служащие. Они имели суп, мясное блюдо, тарелку бобов, банан или яблоко и пол-литра красного вина. В первый год моей парижской жизни, после Балкан, все это казалось невероятной роскошью, так же, как и моя гостиница на рю дэ Дам. Трамвай номер 5 бежал мимо знакомых колбасных и аптек, между жидкими каштанами бульваров, около парка Монсо, мимо переулка, в глубине которого сияла полинявшими куполами русская церковь, взобрался кверху, обогнул Триумфальную Арку и, продребезжав по бесцветной авеню Клебер, остановился на своем конечном пункте.
Дом, куда я направлялся в этот полдень, был дальше, в Пасси. Вольер занимал дорогую квартиру в нижнем этаже. Лакей Семен сказал: «Барон сейчас выйдут», — и пропустил в парадные комнаты. Их было две, с коврами и диванами. Рояль, птицы в клетках, на стенах — гравюры. Имелись книги: разрезанные номера «Верст», «Сестра моя жизнь» Пастернака, «Общее дело» Н. Ф. Федорова, «Жизнь Дизраэли» Моруа. Стихи Маяковского. «Тайна трех» Мережковского. Ремизов. «La Rose de Saron» Tharaud. История России по-английски Святополк-Мирского. На столах стояли фотографии каких-то французских актеров с подписями. Были еще безделушки, купленные по случаю на распродажах, может быть, на March'e aux Puces [44] , например, детская вышивка в раме под стеклом. Вольф вышел без трости, но заметно хромая, подпрыгивая на ходу — последствие тяжелого ранения под Перекопом в 1920 году. Он приближался, слегка напудренный, благосклонно-задумчивый, эстет, поэт, музыкант, аристократ. Усевшись на одном из диванов среди фотографий и цветов, он сразу начал рассказывать, что он разорен. За квартиру уже год не заплачено. Недавний проигрыш в Довиле окончательно доконал его. И потом, ты не можешь себе представить, во что мне обходятся эти мальчики. Их нужно кормить, одевать. Они берут ванну и надевают, не спрашивая, мое белье. На днях один надел мой смокинг и так уехал, quel animal! [45] Андрей не лучше: он окончательно поселился в гостиной, ест и пьет, приводит своих Евразийцев — здешних, еще куда ни шло, mais ceux de Moscou!.. [46] Брошу все и уеду в Ниццу, в Лондон, к черту на кулички. Кстати, ты слыхал это стихотворенье Князева, посвященное мне? Кончается так: «И прыгнув, точно антилопа, — татарин, вырвавшись из орд, — нам закричал: е… в жопу — меня на площади Конкорд!» Смешно, правда?
44
Блошином рынке, барахолке (фр.).
45
Какая скотина! (фр.).
46
Но московских!.. (фр.)
— Гениально, — сказал я. — Дай мне все стихотворение, я перепишу.
— Пожалуйста, — сказал Вольф с притворным безразличием. — Воображаю физиономию твоей бабушки, когда ты это ей прочтешь.
Сзади зазвенели рюмки. Семен, неслышно ступая, поставил около меня поднос. Я налил из глиняной бутылки что-то густое, настоенное на травах всего мира, смесь запахов и вкусов гор, полей и лесов, океана и солнца, и выпил. Захватило дух, жар разлился в груди и в желудке.
— Как, без воды? Да ты сопьешься, говорю тебе, что ты сопьешься, и на тебя будут показывать пальцами, — говорил Юлий откуда-то издали. Белое облако за стеклом над крышами с куском синего неба вдруг качнулось ко мне с таким ослепительным торжеством, что я на секунду закрыл глаза, боясь умереть от восторга. Солнце проскользнуло сквозь облако и сразу засияло еще ярче. Тяжелая рука налила еще стакан и поднесла к губам, которые отпили половину.
Перед дверью остановился автомобиль, и, минуту спустя, в комнату вошел Андрей. Высокий, в слегка потрепанном костюме, однако, элегантный, он шел по ковру, как по полю под Каховкой, но с портфелем. Недавно он благополучно вернулся из своей конспиративной поездки в Москву и потому жил в состоянии приподнятой ажитации.
— Вы все пьете? С утра? Не только загниваете, но уже окончательно разложились.
— Не на твои д-деньги пьем, — сказал Вольф, подражая пьяному, хотя сам не выпил ни одной рюмки.
— Ох! не говорите мне про деньги, — сказал Андрей. — Скоро завтрак?
Когда Вольф закончил диктовать, мы втроем перешли в другую комнату и сели за накрытый стол.
— Ну-с, vous tous mes tr`es chers fr`eres dans vos grades et qualit'es! [47] — сказал Андрей, — Гурьев, генерал, помнишь, Борис, оказался невероятнейшей теткой. Вчера проезжаю мимо Селекта и вижу, он сидит, обнявшись с эфебом, и пьет кофе, как святой. Или, во всяком случае, кто-то, очень похожий на Гурьева.
47
Вы, с вашими званиями и знаниями, дражайшие братья, вообразите! (фр.).