Перекрестки
Шрифт:
Чуть погодя над каньоном взметнулось облако пыли, и Расс узнал, о какой песне говорил Кит. Все люди, встретившиеся Рассу по дороге сюда, теперь ехали на лошадях, украшенных цветистой пряжей, за ними катили пикапы, тоже ярко украшенные, гудели клаксонами. Процессия проследовала мимо дома к хогану, возле которого женщины готовили пищу. Расс встревожился, но из любопытства вышел во двор – посмотреть, что будет.
Первым во двор въехал стриженый молодой человек, в руках у него был черный стек с кисточками. Молодой человек дожидался в седле, пока другие участники процессии помогут ему спуститься. Сильно хромая, со стеком в руке он зашел в хоган. Из пикапов
Кто-то из мужчин в хогане дрожащим фальшивым голосом затянул песню. При звуках этого голоса Расс вспомнил Лессер-Хеброн: Клемент так же фальшиво пел псалмы. Когда песня закончилась, из дымника хогана, точно из жерла вулканчика, изверглись коробки сладкого попкорна с арахисом. Дети ринулись их подбирать, а родственники Кита раздали одеяла старшим гостям, затянувшим новую песню.
Хе-е е е я на ‘ила до квии-уи – на ки го ди я – е – хъя на Хе е е е яЯзык был ему незнаком, но голоса собравшихся, звеневшие в ярком утреннем солнце, усугубили ощущение, будто Расс вернулся домой. Пение продолжалось, Кит предложил Рассу поесть вместе с ними барашка и кукурузных лепешек.
На него никто не глазел, разве что дети (особенно Стелла), а Кит долго хлопотал вокруг гостей. Расс заскучал бы, но он увлеченно рассматривал лица собравшихся. Когда пение завершилось и люди вернулись к своим лошадям и машинам, Кит сел рядом с Рассом и спросил, что тот намерен делать. Расс вновь упомянул о задании Джорджа Джинчи.
– Я же сказал, не беспокойтесь, – ответил Кит.
– Ты сказал, что после песни мы об этом поговорим.
– Все только началось. У нас еще три дня.
– Три дня?
– Новая мода. Мы уже не поем так долго, как раньше.
– Дело в том, что я здесь знаю только тебя и твоего дядю.
– До моего дяди ты на своем “виллисе” не доедешь.
– Что ж, значит…
Кит повернулся и впервые посмотрел Рассу в глаза.
– Зачем ты приехал?
– Если честно, чтобы познакомиться поближе с твоим народом. Работа – только предлог.
Кит кивнул.
– Так-то лучше.
И пошел помогать родным, а Расс улегся на землю и заснул. Разбудил его запах бензина. Кит наливал его в бак маленького пикапа через воронку с миткалевым фильтром. В кузове пикапа сидели Стелла и стройная молодая женщина с укутанным младенцем.
– Ты сядешь спереди, рядом со мной, – сказал Кит.
Расс подумал, что сажать женщин в кузов негоже, но для Кита вопрос был решен. Подвеска пикапа подходила для разбитой каньонной дороги. Кит рулил; наконец Расс не выдержал длительного молчания и спросил, что это за песни.
– Мы помогаем другу, – пояснил Кит. – Он вернулся с Тихого океана без мира в душе. Ходит плохо, из-за шрапнели, не спит – в носу вонь горелой вражеской плоти. Враги походили на нас, не на билагаана, и их духи вселились в него. Он привез домой рубаху врага, которая пахнет войной. Она нам понадобится для песни.
Расс не понял всего, что сказал ему Кит, но его растрогало, что община пытается исцелить человека, которого война превратила в зверя. У него оставалась
Каждый его ответ Расс принимал как драгоценность. Ему, как всякому влюбленному, казалось, будто он неизмеримо хуже Кита; Расс не мог на него наглядеться. Что думал о нем Кит, неизвестно. Расс чувствовал, что его не просто терпят, что его невежество как минимум забавляет Кита, но тот почти не выказывал интереса к нему. За всю дорогу задал один-единственный вопрос:
– Ты христианин?
– Да, – охотно признался Расс. – Я меннонит.
Кит кивнул.
– Я знавал их миссионеров.
– Здесь? В резервации?
– В Туба-Сити. Нормальные парни.
– А ты… верующий?
Кит улыбнулся, не отрывая глаз от дороги.
– Все пьют кофе “Арбакл”. Во всем мире пьют “Арбакл”. Вот так и ваша религия – наверное, неплохой кофе.
– Не понимаю.
– Мы не торгуем нашим кофе по всему миру. Его пьют только те, кто родился на этих землях.
– Вот за это я и люблю Библию. Слово Божие доступно везде и для всех, не только для избранных.
– Ты говоришь как миссионер.
К своему удивлению, Расс устыдился.
Проделав немало миль по главной дороге плоскогорья, они прибыли в становище, где как раз разводили костры, расстилали одеяла, жарили баранину, мальчишки с воплями носились по вытоптанному пастбищу за сдувшимся баскетбольным мячом. В лагере были сотни человек. При виде них у Расса сдавило виски, точно он слишком быстро погрузился на глубину. Чтобы развеять это ощущение, он направился в одиночку к заходящему солнцу.
Каркал ворон, зайцы в тени сновали в полыни. Змея, одновременно пугающая и испугавшаяся, так спешила убраться с дороги, что взмыла в воздух. Солнце село за горной грядой, ветерок принес из долины запах нагретого можжевельника и полевых цветов. Расс повернул назад, увидел дымок над далеким костром, за ним скалы, розовеющие в отблеске солнца. Он понял, что неправильно представлял себе земли навахо. Красота заповедного леса дружественна и очевидна. Красота плоскогорья грубее, но сильнее берет за душу.
Когда он вернулся в лагерь, пир был в самом разгаре. Расс не догадался захватить из “виллиса” вещи, приехал в чем был, с перочинным ножом и кошельком в кармане, Кит достал из пикапа одеяла и отдал Рассу. Даже если бы жена Кита не кормила грудью младенца, Расс постеснялся бы заговорить с нею: ведь она – жена Кита. Расс ел жареную баранину, хлеб, фасоль, слушал песни, доносящиеся от соседних костров. Кто-то стучал в барабан.
Когда небо почернело, начались пляски. Расс вместе с Китом наблюдал, как молодая женщина в такт барабану кружит вокруг костра, а зрители хлопают и поют. К ней присоединились другие молодые женщины, потом в пляс пустились мужчины постарше. Тяжесть в голове Расса прошла, его охватило оживление и благодарность. Он единственный белый среди индейцев, он слушает, как поют индианки. Смолистые можжевеловые шишки стреляли рыжими искрами, звезды в летящем дыму светили то глуше, то ярче, и Расс возблагодарил Бога.