Перекрестки
Шрифт:
Он вновь потянул ее к двери, но она вновь сбросила его руку.
– Я хочу знать, – сказала она, – почему я не могу сделать нуждающемуся ребенку маленький подарок на Рождество.
Часы на стене общественного центра показывали 17.18. С каждой минутой увеличивалась вероятность скандала, который устроит ему Мэрион, и Расс понимал, что должен настоять на своем: им действительно пора. Но ведь дама попросила его выполнить трудную задачу – поддержать ее в споре с городским священником, с которым Расс с таким трудом наладил отношения.
– Я понимаю, почему вы отказываетесь передать Ронни подарок, – произнес
Тео с досадой взглянул на него и обратился к Фрэнсис:
– Вы хотите взять на себя ответственность за этого мальчика? За умственно отсталого девятилетнего пацана из Саут-Сайда? Вы готовы к этому?
– Нет, – ответила Фрэнсис. – Я такое не потяну. И все равно мне кажется…
– Его уже пристраивали в приемную семью. Вам знакома эта система?
– Нет. Вообще-то нет.
– Мы здесь, чтобы учиться, – выпалил Расс, умудрившись одной фразой унизить Фрэнсис и выставить себя дураком перед Тео.
– Чтобы найти семью, которая согласится взять такого ребенка, как Ронни, – продолжал Тео, – вам придется дойти до конца списка. И, скорее всего, в этой семье уже будет с пяток приемных детишек, потому что родители получают за них пособие – чем больше детей, тем больше денег. А как, по-вашему, они управляются с пятью детьми?
– Запирают их в комнате, – вставил Расс, чтобы не казаться совсем уж дураком.
– Запирают их всех в комнате. И не жалеют розог.
– Это негодная система, согласна, – произнесла Фрэнсис.
– Так попробуйте ее изменить, если хотите помочь. Кларис не так уж плоха, просто родила Ронни слишком рано. И порой берется за ум, водит сына в школу в Вашингтон-Парк. Это в хорошие дни. В плохие Ронни предоставлен сам себе. Он знает, что, когда мама под кайфом, нужно прийти сюда, она потом обязательно за ним явится. Беда в том, что ей дают наркотики. Она снова и снова срывается, и единственное, что помогает ей выбраться, – материнская гордость. Если б не Ронни, ее бы, наверное, и в живых уже не было.
– Я все понимаю, – заверила Фрэнсис. – Я лишь хочу подарить ему что-то, что ему понравится.
– Вот именно. Вы хотите. А я хочу, чтобы Кларис не запретила Ронни приходить в церковь, где он в безопасности.
– Ну давайте я напишу ей записку. У вас найдется бумага?
– Фрэнсис, – проговорил Расс.
– Чтобы она поняла, что я не пытаюсь забрать у нее Ронни. Тео передаст ей записку вместе с подарком.
Тео округлил глаза, давая понять, что его терпение имеет границы.
– Послушай, – сказал Расс. – Это глупо. Если ты хочешь подарить Ронни фломастеры, Тео снимет обертку и отдаст их Ронни. Не стоит писать записку.
– Я хотела, чтобы он получил подарок и развернул его в Рождество.
Тео, чье терпение исчерпали, покачал головой и направился прочь. Расс выхватил у Фрэнсис подарок и помчался за Тео в церковь.
– Пожалуйста, возьмите, ради меня. – Расс сунул подарок Тео в руки. – Она хочет как лучше. Ронни ей правда небезразличен. Просто она…
– Я удивился, когда увидел ее, – перебил Тео. – Думал, вы приедете с Китти.
– Угу, э-ээ, у нас изменились планы.
Над маленьким пианино и отдельно стоящим органом в алтаре горела одна-единственная
– Ваши личные дела меня не касаются, – сказал Тео. – Но вынули бы вы лучше бревно из глаза и сказали ей, чтобы держалась подальше от этого парня. А если ей неймется, пусть идет со своими благими намерениями в другое место. Мне тут такое не нужно.
Два года Расс наводил мосты к Тео, и вот теперь их отношения оказались под угрозой. Расс прекрасно понимал, чем Фрэнсис так раздражает Тео. Его самого некогда раздражали дамочки из Первой реформатской, бывшие участницы кружка: Хуанита Фуллер, Вильма Сент-Джон, Джун Гойя. Со здешними обитателями, и с Тео в том числе, они разговаривали елейным матерински-снисходительным тоном, за которым таился отчасти страх, отчасти расизм, преобразованный в лестную для них самих форму. Каждую из них ему пришлось попросить из кружка, и пожалуйся Тео на кого другого, а не на Фрэнсис, Расс согласился бы ее выгнать. Однако он полагал, что оскорбление, которое Фрэнсис нанесла Тео, было вызвано другим – скорее непокорностью и живостью характера. Но, возможно, он полагал так потому лишь, что влюбился в нее.
– Я поговорю с ней, – пообещал Расс.
– Вот и ладненько, – откликнулся Тео. – Желаю вам без происшествий добраться до дома.
На ветровом стекле “фьюри” лежал дюйм свежего снега. На обратном пути без груза в багажнике машину вело еще больше. Фрэнсис сидела, опустив ноги, как полагается пассажиру, и явно сердилась на Расса.
– Вряд ли я имею право спрашивать, – наконец произнесла она, – что двое мужчин говорили обо мне за моей спиной.
– Извини, – сказал Расс. – Тео бывает упрям. Иногда лучше уступить, пусть делает, как знает.
– Наверняка вы оба считаете меня тупицей, но от него не убудет, если он отдаст Ронни фломастеры.
– Ты поступила прекрасно. Я целиком на твоей стороне.
– Видимо, есть во мне что-то такое, за что черные меня ненавидят.
– Ничего подобного.
– Я их не ненавижу.
– Разумеется. Но…
Он глубоко вздохнул, собираясь с духом.
– Быть может, стоит задуматься о том, – продолжал он, – какое впечатление ты на них производишь. Когда ты в Нью-Проспекте, в своем кругу, с такими же как ты, это одно. С ними ты можешь говорить сколько угодно откровенно. Можешь открыто спорить, и они примут это как знак уважения. Но в черном районе такое поведение воспринимают иначе.
– То есть я не имею права с ними спорить?
– Нет, дело не…
– Потому что мне не кажется, что все черные такие уж идеальные. Наверняка они сами часто спорят друг с другом.
– Я не говорил, что ты не имеешь права спорить с Тео Креншо. Я сам с ним сегодня поспорил.
– Что-то я не заметила.
– Я говорю о внутреннем отношении. Когда меня тянет с кем-то поспорить, я первым делом говорю себе: ты не знаешь всего. Быть может, Тео на собственном опыте убедился, что дела обстоят так, а не иначе, а я этого не понимаю. Вместо того чтобы рубить с плеча, я останавливаюсь и спрашиваю себя: “Почему он думает по-другому?” И слушаю, что он скажет. Возможно, мы с ним так и не придем к согласию в этом вопросе, но я хотя бы признал, что черным в нашей стране живется совсем не так, как белым.