Перекрестки

Франзен Джонатан

Босой Родер вышел к нему с таким видом, точно заранее злился на Перри.

– Чего тебе?

– Я хотел бы войти, – сказал Перри. – Если можно.

– Не сейчас. Мы играем в канасту.

– В канасту?

– Праздничная традиция. На самом деле очень интересная игра.

– Вы с родителями играете в карты?

– Да. И поем старые рождественские гимны.

Семейство Родеров было еще менее дружным, чем Хильдебрандты. И то, что они проводят время вместе, показалось Перри аномалией, сравнимой размерами с космической несправедливостью. Перри, не глядя, чувствовал, как за спиной ширится черный кратер.

– Ладно, – сказал Перри. В горле комом стояла обида. – Тогда

удели мне минутку, я сегодня допустил ошибку. Просчет.

– Ну правда, чувак. – Роджер хотел было закрыть дверь. – Сейчас не время.

– Может, сбегаешь принесешь мне один из пакетов? Помоги другу.

– Мы играем в канасту.

– Ты уже говорил. Хочешь, я тебе заплачу?

Родер скривился, точно этот червь внушал ему отвращение.

– Ну Ансель! Когда я к тебе так приходил?

– Ты совсем уже, что ли?

– Да, зря я заикнулся о деньгах. Я ошибся, прости.

Родер захлопнул дверь перед его носом. В каких-нибудь пятидесяти футах – близко, но не достанешь, – в комнате Родера, в комоде лежали три унции конопли, не лучшего качества, разве что торговать на школьном дворе, но Перри сейчас сгодилась бы и такая, и космос не виноват. Он сам обидел Родера. Предложив ему сегодня сделку, Перри обнажил правду, на которую прежде в добродушном расположении от совместного кайфа, щедрости Родера и умения Перри его веселить можно было не обращать внимания. Правда заключалась в том, что он любит не Родера. Он любит наркотики.

Преследуемый кратером, Перри направился к Первой реформатской. Из всех его друзей, у кого могла оказаться трава, в “Перекрестки” не ходил только Родер: вся надежда теперь на концерт. Его мать в юности сошла с ума. Ее упекли в психушку, ее отец утопился, и она сообщила об этом Перри — сообщила о двух исходах, что таились в его голове за дверцей, которую он не позволял себе открывать даже в самые бессонные ночи. Но при этом каким-то рентгеновским зрением, телекинезом прозревал сквозь запертую дверь, потому что услышанное от матери ничуть его не удивило. Эти исходы внушали ему омерзение, но не ужас: ему знакомы их облики.

Больше он ничего ей не расскажет. Ни теперь, ни в будущем. В каком-то смысле кратер, от которого бежал Перри, олицетворял его мать.

Он надеялся застать всю компанию на церковной парковке, но опоздал, парковка пустовала. В зале, с краю толпы, бывшие участники “Перекрестков” блаженно-небрежно отплясывали под инструментальную импровизацию в “Деревянных кораблях” [35] в исполнении какой-то группы; Перри по общему виду и по названию на афишах, которое сам же и выводил по трафарету, узнал “Ноты блюза”. Сквозь меняющиеся проходы в толпе он заметил пресловутую Лору Добрински, которая, хмуро склонившись над синтезатором, прилежно брала синкопы, заметил высокого гитариста с копной афро, слабо шевелившего губами в такт риффам, и Таннера Эванса: тот потряхивал волосами, как рок-звезда, и размашисто бил по струнам. Группа звучала нота в ноту, как “Кросби, Стиллз и Нэш” на первой пластинке, и публика, к сожалению, упивалась этим. Не считая танцующих девиц, Перри видел лишь затылки, кивающие в такт. К горлу подступило разочарование, но тут кто-то коснулся его плеча.

35

“Деревянные корабли” (“Wooden Ships”) – знаменитая антивоенная песня группы Crosby, Stills & Nash. Авторы-исполнители – Дэвид Кросби, Пол Кантнер и Стивен Стиллз.

Это

оказался Ларри Котрелл, самый бесполезный из всех его знакомых. Ларри как-то по-дурацки уложил волосы, зачесал их наверх, отчего весь его вид – джинсовка, прямые вельветовые брюки, туристические ботинки – тоже казался пижонским. Он раскинул руки, точно, боже мой, рассчитывал на объятие. Перри отвернулся к сцене, вытянул шею, притворяясь, будто увлечен выступлением. Он признался матери, что торгует наркотиками, родительское разоблачение ему уже не грозило, следовательно, и Ларри опасаться нечего.

“Мы ухооодим, – неслось со сцены. – Мы не нужны вам".

Ларри, ничуть не смутившись, крикнул Перри в ухо:

– Где ты был?

Перри, как во время шахматной партии, сообразил, что, если не предпринять решительные шаги, эта мелкая пешка будет преследовать его по пятам, затрудняя поиск наркотиков. Его вновь охватило ощущение космической несправедливости. И вновь он подумал, что винить в этом вправе только себя.

Как быть? Решительный ход явился ему, как на шахматной доске, и Перри объял трепет: осмелюсь ли? Он поманил Ларри за собой в опустевший вестибюль, и Ларри охотно повиновался.

– Я вот что придумал, – сказал Перри.

– Что, что? – спросил Ларри.

– Давай напьемся.

Ларри тут же принялся теребить сальные крылья носа.

– Ладно.

– У твоей матери ведь есть бар?

Пальцы терли кожу. Ноздри вдыхали кожное сало. Глаза круглились.

– Иди домой, – продолжал Перри, – и возьми из бара что-нибудь, чего она не хватится, трипл-сек или мятный ликер. Сгодится любая более-менее полная бутылка.

– Угу, э-э-э… а как же правила?

– Спрячешь бутылку в сугробе, она не замерзнет. Сделаешь это ради меня?

Ларри явно испугался.

– Тогда пойдем вместе.

– Нет. Это вызовет подозрения. И не торопись, я тебя дождусь.

– Ну не знаю…

Перри схватил свою пешку за плечи, взглянул Ларри в глаза.

– Иди и сделай. Потом сам же спасибо скажешь.

Видя свою власть над Ларри, Перри почувствовал, как отодвигается край кратера. Отказавшись от мысли стать хорошим, он даже ощутил нечто вроде облегчения. Стоя в дверях, Перри смотрел, как Ларри торопливо пересекает парковку.

Лора Добрински, уже за церковным кабинетным роялем, во все горло орала песню Кэрол Кинг. Перри вернулся в зал и принялся пробираться сквозь толпу, то и дело останавливаясь и обнимаясь с парнями и девушками из “Перекрестков” – с девицей, которая призналась, что восхищается его словарным запасом, и с той, которая подначила его открыто выражать чувства, и с той, с которой они, к всеобщему одобрению, разыграли экспромтом скетч об угрозе нечестности, и с той, которая во время парного упражнения призналась ему по секрету, что месячные у нее начались в неполных одиннадцать лет, а парень, который помогал ему рисовать афиши, показал Перри большие пальцы, вдобавок он удостоился дружеского кивка даже от такой знаменитости, как Айк Изнер, чье лицо Перри щупал с завязанными глазами во время упражнения на доверие и чьи слепые пальцы щупали его лицо. Никто из них не мог заглянуть в его черепную коробку, все они, обманувшись, аплодировали его эмоциональной искренности и все вместе мягким коллективным импульсом подталкивали его, точно макроскопический жгутик, к тому, чтобы он вошел в ближний круг “Перекрестков”. От объятий Перри по-прежнему получал удовольствие, но край кратера вновь подобрался к нему, теперь в виде классического вопроса: какой смысл? Ближний круг не имеет реальной власти. Это всего лишь цель в абстрактной игре.